"Истёрся приводный ремень, его бросили, купили новый. Убиты сотни рабочих, их похоронили, найдут новых".

Английские горнорабочие, бастующие и голодающие седьмой месяц, уже никогда не забудут, что такое означают демократические свободы при господстве буржуазии.

В борьбе земельной ренты и капиталистической прибыли класс, живущий от третьей основной категории доходов, от заработной платы, рабочий класс, играл роль «смеющегося третьего». Выступая то в союзе с буржуазией, то против неё, он добивался того, что буржуазия и землевладельцы делали не только то, что требовалось в их классовых интересах, но и многое такое, что этим интересам отчасти противоречило и было необходимо исключительно для пролетариата.

В обычные времена, при чисто-экономических забастовках, возобновление работ, хотя бы и совершенно частичное, имеет своей целью внести разложение в ряды бастующих. Их начинает охватывать тревога: не проникла ли измена в эти ряды? Не удастся ли предпринимателю соблазнить колеблющихся? И не привлечёт ли он такое количество штрейкбрехеров со стороны, что прежние рабочие будут выброшены на улицу?

В тех губерниях, которые мне пришлось объехать перед съездом, именно в юго-восточных, приходится слышать большие нарекания на ЦК [Компартии]. Насколько правильно утверждение провинциальных товарищей, я не знаю, но они говорят: «Допустив профдискуссию, ЦК совершенно проморгал развитие бандитизма».

Восемь часов – это крайний предел ежедневной работы. Но и этого слишком много!

Все реальные достижения кооперации до поры до времени делают для рабочего класса менее чувствительными возрастающие нажимы капитала и замаскировывают его растущую власть.

Истёрся приводный ремень, его бросили, купили новый. Убиты сотни рабочих, их похоронили, найдут новых.

Капитал кормится кровью рабочих.

Куда сползала оппозиция, это лучше всего показывают воззрения её союзников, до последней возможности прикрывавшихся ею, всех этих Оссоских, Шляпниковых и Медведевых. Их отличие от главных лидеров оппозиции было только в том, что они имели мужество быть последовательными и договаривать до конца.

Мы должны помнить, что там, где работа производится двумя и в особенности тремя сменами, тоже нет 8-часового рабочего дня, и нет у рабочего его человеческих прав. Человеческое право рабочего – в один и тот же час встречаться со всеми товарищами и вместе с ними обсуждать то, что требуется для всего рабочего класса, для всего общества, для человечества. Но как же он будет встречаться со всеми товарищами, если в то самое время, когда половина или треть рабочих освобождается с фабрики или завода, другая треть или половина становится на работу – или подкрепляется сном?

Начиная забастовку, господа руднёвцы грозили Москве всеми десятью казнями египетскими и даже ещё некоторыми дополнительными, которые не могли грозить Египту вследствие его экономического младенчества.

Но будем помнить, что 8-часовой рабочий день для многих производств – и теперь вопиющее, бесчеловечное варварство.

Революционная кооперация не уводит пролетариат от профсоюзов и партии, а увязывает все эти формы организации в высшем единстве, бесконечно повышающем общую боеспособность рабочего класса, дающем ему возможность сосредоточивать все силы на наиболее угрожаемых участках революционного фронта, и подчинять своему возрастающему влиянию и руководству всех экслоатируемых и угнетённых.

Реформизм уверяет, что кооперация всегда, при всех обстоятельствах, играет одну и ту же роль: организуя «потребление», обмен и производство, незаметно для господствующих, органически, эволюционно, без классовой борьбы, от ступеньки к ступеньке, ведёт к «социализации» всех общественных отношений. Реформизм в своей кооперации хочет построить своего рода «бест», в котором пролетариат должен отсидеться от классовой борьбы.

Советы, профсоюзы, кооперация превращаются в величайшие школы политического воспитания.

Строящееся социалистическое общество обеспечивает рабочему заработок, во всяком случае больший, чем тот, который оставили бы капиталисты, если бы они опять захватили власть. Теперь никто не отнимет у работников плодов их труда: они целиком поступают в распоряжение всего общества работников.

Только безумец мог бы хотя на минуту поверить, будто силами каких-нибудь ОМС, штрейкбрехерской организации из наскоро навербованных сынков буржуазии и из босяцкого сброда удастся заменить многотысячную армию опытных транспортных рабочих.

Я сказал бы, что ЦК, может быть, был в высокой степени неосторожным с дискуссией по вопросу о профсоюзах.