Рассказ бывшего главы антисоветского рабочего правительства в Закаспийской области Ф.А. Фунтикова об обстоятельствах свержения красных летом 1918 года, деятельности новой власти и её падении в январе 1919 года
Читать Большаков В.П. Введение к «Записке» Ф.А. Фунтикова
«[…] {Задолго до выступления Фролова [в Закаспий] в Асхабаде организовался контакт союза фронтовиков с боевой дружиной соц[иалистов]-рев[олюционеров]. Боевая дружина с[оциалистов]-р[еволюционеров] была совершенно конспиративна, о ее существовании не должны были знать даже многие члены партии с.-р. Эта контактная работа имела связь с аналогичными организациями и в др[угих] областях всего Туркестанского края. Главный нерв ее помещался в Ташкенте и Асхабаде. Этой организации сочувствовала не только интеллигенция, но и некоторые рабочие (конечно, кроме большевиствующих и левых эсэров).
Фронтовики и боевая дружина предполагали выступить в августе [19]18 года с оружием в руках одновременно во всех городах Туркестанского края, в особенности в Асхабаде и К[изил]-Арвате, где имелось в достаточной степени вооружения и военных припасов. Зак[аспийская] обл[асть] почти была готова к выступлению, но нужно было наладить дело в Ташкенте и др[угих] областях. Лозунг выступления: всеобщие, равные, прямые и тайные выборы без различия национальностей; Туркестанское учредительное собрание, а затем – Всероссийское учредительное собрание.
В Асхабаде связь рабочих с фронтовиками была от рабочих – через меня, от фронтовиков – через представителей союза фронтовиков. Но Асхабаду не пришлось ожидать выступления вообще в Туркестанском масштабе. Выступление произошло «автономно» и по следующему поводу. Закаспийский совнарком объявил всеобщий воинский учет[1]. Цель учета была неизвестна[2].
И вот для выяснения его причины 17 июня рабочими как железных дорог, так и городскими, а также и остальными гражданами был организован митинг, на который пригласили некоторых комиссаров. Но вместо того, чтобы притти на митинг и разъяснить причину учета, явился военный комиссар Асанов[3] с красноармейцами на конях и с ящиками патронов. Место митинга – городской сад [Асхабада] – было ими окружено.
Когда же к Асанову обратились за разъяснением, [сначала] он выстрелил из револьвера, а за ним – некоторые из красноармейцев. Часть собрания бросилась на Асанова, часть разбежалась по домам за оружием.
Без перестрелки не обошлось. Пальба между красноармейцами и вооруженными фронтовиками шла до поздней ночи. Были убитые и раненые[4].
Я был с 15 июня в К[изил]-Арвате по делу организации[5]. 17 июня в К[изил]-Арвате, часов в шесть вечера, по тревожному гудку в мастерских собрались все рабочие и граждане К[изил]-Арвата. Была прочитана телеграмма из Асхабада о печальных событиях. На этом собрании мне пришлось выступить с обличительной речью против большевиков, назвав их деятельность провокацией, а самих большевиков – германо-большевиками, провокаторами. Тут же на собрании было решено всем сейчас же вооружиться. Часть сил оставить для назидания местных большевиков, а остальным с пулеметами и двумя орудиями двинуться на Асхабад.
Это и было сделано в 12 час[ов] 18 июня. Я привел в Асхабад почти всех вооруженных к[изил]-арватцев[6]. Командовал Югатов. Мне же лично выступить в Асхабаде открыто пока было нельзя.
Но готовый вспыхнуть конфликт был улажен. Вместо кровопролития произошла мирная конференция, которая началась на другой день, то есть 19 июня 1918 г., из представителей: от Байрам-Али, Мерв, Кушка, Асхабад, К[изил]-Арват и Красноводск.
Конференция конфликт уладила совместно с Совнаркомом от Зак[аспийской] области следующим образом: созвать Совдеп по 5-ти членной формуле в недельный срок, начиная с 20 июня[7], а в воинском учете разберется новый Совдеп. Таким образом, все обошлось благополучно. Члены конференции и вооруженные люди разъехались по домам.
Казалось, чего бы [красным] еще надо? Но вдруг 24-го прибывает в Асхабад из Ташкента поезд с полсотней конных мадьяр с пулеметами и двумя орудиями во главе с Чрезвычайным комиссаром Андреем Фроловым[8]. Сразу все меняется. Все насмарку. И постановление конференции, и комиссия[9] по избранию Совета. Объявляется военно-осадное положение. Начались аресты.
Оказалось – совет народных комиссаров Зак[аспийской] области играл предательскую роль. Он в одно и то же время заседал на мирной конференции и переговаривался по прямому проводу с Ташкентом, прося скорейшей присылки подкрепления для того, чтобы вырвать с корнем контр-революцию из Закаспийской области[10].}
[…] Когда Фролов выслал управление дороги в Ташкент[11], то {мы, конспираторы навострили уши и решено было притаиться и выжидать[12], что будет дальше}, то есть если Фролов в Закаспии сорганизует совдеп из доминирующих большевиков[13] и левых эс-эров, то пусть будет так, не будем им мешать. {Этим[14] временем разъедемся[15] по городам Туркестана для подготовки переворота в общетуркестанском[16] масштабе; некоторые из нас, более известные, просто попрятались, а некоторые должны были войти членами в совет. Так и было сделано.
Я лично сам был избран в члены совета от профессионального союза паровозных машинистов[17], где[18] нас Фролов принудил записаться если не в партию большевиков или левых эс-эров, то хотя сочувствующими той или другой партии. Все за малым исключением, записались сочувствующими к лев[ым] эс-эр[ам]. Таким образом, кворум совета разделился на две стороны: левые большевики, правые и левые эс-эры.
5 июля совет открылся[19]. Фролов выехал из Асхабада в К[изил]-Арват, предварительно демонстративно пройдя со своей бандой конных до 100 и пеших до 150 человек, по городу, особенно по Хитровке, с плакатом, на красном фоне которого было написано «Смерть саботажникам»[20].
Мы[21] тоже не дремали. Еще до приезда[22] Фролова [у нас] были установлены с К[изил]-Арватом, как с главным центром рабочих Закаспия и наших организаций и шифры, и пароль, как при переговоре по аппаратам, так и по фонопору[23].
При отправлении фроловской банды из Асхабада были у нас и у кизил-арватцев все исчерпывающие сведения. И кизил-арватцы на всякий случай были подготовлены и подтянуты[24].
Фролов, отъезжая из Асхабада в К[изил]-Арват, дал телеграмму, что К[изил]-Арват объявляется на военно-осадное положение. В К[изил]-Арвате, получив сведения о том, что Фролов выехал к ним, избрали делегацию и отправили ее к нему на встречу с хлебом и солью. Но Фролов не только не принял делегатов из 4-х человек, но даже собственноручно избил их} по одному, {и одному из них разбил револьвером в кровь всю челюсть, а по дороге в Кодж[25] всех расстрелял[26].
Когда Фролов выехал в Кизил-Арват, я находился в то время в Асхабаде. К[изил]-Арват, отправив делегатов, совершенно успокоился и занялся мирным трудом. Утром 10 июля шла в главных мастерских обычная работа[27]. Но вдруг появляются конные и пешие отряды [Фролова], окружают мастерские, а также и город и, что называется, забирают их прямо голыми руками.
Безусловно была некоторая перестрелка, но ввиду того, что К[изил]-арват был застигнут врасплох, почти все, бросив свои работы, разбежались, кто куда попало.
В момент нападения на К[изил]-Арват меня срочно вызывают к аппарату[28] некий Силин} – дежурный по станции – {это[29] наш единомышленник.} Обменявшись условными знаками, {он бьет тревогу[30], что Кизил-Арват взят Фроловым} с боем {и, что он сию минуту бежит из аппаратной, так как в окна свищут[31] пули. Только и были слышны истеричные крики[32]: «скорее помощи[33], мы погибаем». И, действительно, в фонопор была слышна ружейная трескотня и разрыв[34] ручных бомб. Так как у нас все было на чеку, то я тут же}, не отходя от фонопора, {по телефону[35]стал уже приказывать[36]. Немедленно, по тревожному гудку, все сбежались в вагонный цех, где решено было сейчас же отправиться с двумя эшелонами на выручку к[изил]-арватцев[37].
В Асхабаде[38] был организован[39] стачечный комитет под моим председательством, который впоследствии был преобразован в[о Временный] исполнительный к[омите]т Зак[аспийской] области, председателем которого был избран также я[40]. С этого момента мы принуждены были действовать совершенно открыто.
Не знаю, преднамеренно ли был послан на разгром К[изил]-Арвата Фролов, или это просто стечение обстоятельств, судить не берусь, но только дело в том, что совершенно непонятно для нас выступление Фролова.} Даже с мирной делегацией [кизил-арватцев] {все его поведение похоже на вызов. Я лично склонен думать, что выступление 17-го июня[41] в Асхабаде есть плод провокации, как видно все-таки Ташкентскому совнаркому удалось пронюхать кое-что. Нам удалось перехватить телеграмму, отправленную Фролову главою Турк[естанско]-советского царства Колесовым. Вот телеграмма: «Еще раз вам повторяю, вырывайте с корнями ненавистное нам асхабадское контр-революционное гнездо[42]. В средствах не стесняйтесь, подкрепление немедленно будет выслано»[43].
Перехватив эту телеграмму, мы должны были понять, что с нами шутить не будут}, во-первых, {в тот же день было нами разослано на все крупные рабочие пункты вдоль [железно-дорожной] линии, начиная от Красноводска и до Ташкента, летучие отряды (из [ состава Боевой] дружины) для освещения положения дел}; эти пункты немедленно по ознакомлении дела должны были примкнуть к нам или, в крайнем случае, не пропустить к нам, или тормозить поезда с большевистскими бандами. Кроме летучих отрядов, много было послано телеграмм по всей сети туркестанских железных дорог, вызывающие к сочувствию и с обличением в негодности и хулиганстве большевиков и вообще всяких комиссаров. {На мои телеграммы почти со всех пунктов, кроме ташкентского, я получил ответ полным сочувствием и обещанием немедленной поддержки: в телеграммах от Самарканда, Черняева, Катта-Кургана и много других станций обещали не пропускать ни одного комиссарского поезда, а нас приглашали поскорей и немедленно[44]} продвинуться к Ташкенту[45]. По пути к нам должны были примкнуться приславшие телеграфные свои согласия, мы, таким образом, немедленно должны были {сбросить ненавистное иго ташкентских комиссаров}-хулиганов.
{Когда нашими был занят Асхабад[46] (Асхабад и К[изил]-Арват были заняты[47] в [один и] тот же день), обыватели города ринулись ко мне с предложением своих услуг, а старики фаэтонщики, которых я попытался на фронт не принять ввиду старости лет, чуть меня не поколотили; из их голдежки[48] только и слышно было, что я их не принять не имею права, потому что они больше всех обижены большевиками[49], так как у них были отобраны Фроловым все лошади и фаэтоны[50]}, которые, между прочим, по прибытию из Кизил-Арвата наших победителей, были им отданы обратно.
{Кроме того пришла депутация от персидских подданных}-бабистов {с предложением средства[51] и людей. А когда я спросил, а где же [ваши] люди, они мне ответили: если у вас есть время, то пожалуйте в нашу мечеть, там собрались все и за вас молятся богу, а детей своих}, за последнее время, {мы каждое утро ставим в передний угол и заставляем за вас молиться богу по христиански.
Казалось бы, что все нам сочувствуют[52]. Но мы прекрасно знали, что этот порыв будет длиться не так долго и, следовательно, нужно что-то предпринимать более положительное. Не имею права скрывать того, что вокруг меня, кроме рабочих, не было никого. Что же делать. В Кизил-Арват с эшелоном поехал только один молодой человек, некто Худоложкин, знающий военное дело, и Немцов, совершенно не знающий военного дела, Окунев и священник Быков были взяты Фроловым с собой в поезд, как заложники и при нападении асхабадцев были освобождены. Около меня находился один из офицеров молодой человек – Рагожин[53].
Мы, вдвоем с Рагожиным[54], решили немедленно броситься к опытному и старейшему асхабадцу – это к военному[55] начальнику полковнику Прозорову[56], который относился к нам с полным сочувствием[57]. Решено [было] сегодня же пригласить всех имеющихся на лицо в Асхабаде офицеров, а завтра объявить мобилизацию и пачками отправлять небольшими эшелонами на линию в сторону фронта, то есть Ташкента и по дороге формироваться. Так и было сделано. Имеющийся комсостав [в Асхабаде] примкнул к нашему движению со всею серьезностью} дела. {Дело наше пошло. Тысячи четыре людей были брошены в сторону Ташкента и через неделю мы уже были у Чарджуя[58]. Люди не слушали своих начальников, лезли вперед и вперед, остановить их конечно не было [никакой] возможности. Люди торопились занять Чарджуй, инстинктом своим совершенно правильно угадывая, что в Чарджуе слишком много имеется оружия, чтобы его не оставить в руках комиссаров.
Наши передовые отряды вошли [было] уже в Чарджуй, западной стороной[59], но благодаря малому количеству комсостава и неприсылки[60] подкрепления, они принуждены были отступить}. Пришлось отступить {в то время, когда в Чарджуе к нам было полное сочувствие; кроме только некоторых рабочих} и красноармейцев, все уже собирались сдаться[61].
{После отступления из[62] Чарджуя командующий фронтом полковник Ораз-Сердар[63] сделал назидание войскам, чтобы они слушались начальства и не лезли стихийно, в противном же случае с себя он сложит командование[64]. С данного моменту[65] Ораз-Сердару удалось до некоторой степени свое войско[66] поставить в известную тактику[67]. Вскоре стали[68] ко мне появляться и из интеллигенции[69], некоторые сами предлагали свои услуги, а некоторых пришлось упрашивать[70]. Почти первым ко мне появился Алексей Доррер[71]}[72], он был где-то в отлучке. {Конечно, я был безумно рад ему, да и не даром. Дело в том, что нам нужно было немедленно организовать[73] главный штаб, [для чего] нужен был высший комсостав, приглашен был генерал Савицкий[74], но генерал Савицкий был так} расшатан, да и {разбит, что о привлечении его к работе не было возможности[75]. Моя к нему была просьба помочь хоть советом и подбором людей}, что и было обещано.
{Канцелярская работа у нас сразу же была налажена, благодаря Татаринова[76], который судьбой застрял проездом в Красноводске и который, великое спасибо ему, на мое предложение поработать с нами отозвался со всею серьезностью сознательного человека[77]. Благодаря Доррера[78], мне удалось завязать переговоры с англичанами [в] Персии[79]. Мы прекрасно знали, что у нас[80] этот подъем духа не на долго, а местные большевики пока только притихли, но при всяком удобном случае} сумеют нам вонзить кинжал в спину, или-же пустить в лоб пулю, так как самые главари большевистской организации находятся еще в Асхабаде[81]. Хотя их и немного, но они могут сорвать начатое нами дело. Я лично многих знал, как по доносу, так и сам лично[82]. {Они нам делали всякие каверзы: то оборвут провода между Асхабадом и Гауданом[83], через которые мы усиленно переговаривались с англичанами, но, благодаря назначению мною особого военного кон[ного] отряда, специально для Гаудан–Асхабада}, каковая линия {обслуживалась[84] день и ночь, нам удалось предупреждать обрывы проводов, то вдруг фронтовики, несмотря на то, что они накануне рвались скорее отъезжать на фронт, ни с того, ни с сего, требуют меня} лично {к себе} в баталион {на общее собрание, и вот изволь бросить[85] переговоры по прямому проводу с Ташкентом, Чарджуем[86] и с англичанами, одним словом, бросить[87] все насущное дело и уезжать[88] просто-на-просто болтать. А болтовня эта заключалась в том[89], что, сколько[90] вы нам будете платить, и почему не гоните [на фронт] в первую очередь тех, которые совсем} никогда {не были на войне и т.д. и т.д.[91] К изолированию более зловредных большевиков[92] мною было приступлено и с особой энергией и[93] беспощадностью, но, к сожалению, меня избрал исполнительный комитет на фронт для поднятия духа в войсках, где уже начался упадок духа} и {энергии.} По отъезде на фронт {предлагаю оставить[94] вместо меня Курылева[95] как человека, который в курсе дела. Уезжаю с тысячным эшелоном на фронт[96].
С момента приезда Доррера к нам к двум группам присоединилась еще группа: Туркестанский союз [борьбы] против германо-большевиков[97]. Благодаря этой группе, мы живо[98] сговорились с англичанами, которые успели нам дать[99] 20} человек {сипаев с пулеметами,} и только благодаря сипаев у нас не получилось панического бегства из Мерва, {только благодаря англичан[100] мы держали[101] дальнейший натиск противника вплоть до входа на каахкинские позиции[102].
Я вернусь немного назад. По приезду Доррера я еще вызвал из Мерва директора реального училища Зимина[103], как человека, который пользовался у нас в крае особой популярностью. [Когда] Нужно было нам поддерживать дух в тылу для того, чтобы связь с англичанами была более плодотворна, то мы и делали[104] так: Дохова[105], который тоже на мой зов приехал из Ташкента и который тоже пользовался популярностью во всей Закаспийской области, мы} его {немедленно послали в Мешед к [генералу] Маллесону[106], а[107] Зимина назначили комиссаром по иностранным делам от исполнительного комитета. Но Зимин, приехавши[108] ко мне в исполнительный комитет из Мерва по моему вызову, не сразу бросился к нам на помощь. На мой вопрос, как же быть. Ведь одним рабочим с этим делом не совладеть, нужна интеллигентная сила, мне было ответом: «что и в Мерве нужны силы[109], а в особенности[110] в редакции газеты, издаваемая в городе Мерве[111]. Если из Мерва придется отступить, то тогда[112] к вашим услугам». Так и произошло[113].
В противовес Фролову и Ко мы старались быть корректными, обходительными, отзывчивыми, полная свобода слова; на собраниях и митингах допускались большевистские речи левых эс-эров. Но само собой разумеется, что их никто не слушал, а с трибуны сгоняли: приходилось аудиторию уговаривать выслушать – ибо у нас свобода слова.
В бытность мою на фронте мне пришлось быть как бы посредником между полевым штабом и людьми, находящимися на позиции, благодаря чему мне были ясно видны стремления и тех и других. На военных советах всегда подчеркивалось, чтот среди бойцов нет стойкости, нет дисциплины, на позиции же бойцы жаловались на отсутствие офицеров среди них, как-то: полуротных, ротных, а о баталионных командирах и говорить нечего; между тем в полевом штабе их целый поезд, живут в вагонах, совершенно ничего не делая, и даже некоторые обзавелись своим семейством.
Мне было видно, что в полевом штабе работает человек десять офицеров день и ночь, и что им дел по горло; но также видно и то, что слишком много офицеров в штабном поезде просто болтаются и даже пьянствуют. Посылая меня на фронт, [Временный] исполнительный комитет дал мне десять членов исполнительного комитета и вот при помощи их мне удавалось сглаживать некоторые шероховатости.
Тех офицеров, которые были постоянно вместе с бойцами в окопах, люди прямо таки носили на руках, относились к ним с самым глубоким уважением.
Первый из офицеров, которого все без исключения уважали, был Занимойский. Итак, совершенно непонятно было для меня и моих товарищей заявление командующего фронтом Ораз Сердара и помощника его Мельчуковского на отсутствие дисциплины среди солдат, когда в то же время, те же Ораз Сердар и Мельчуковский, почему то умалчивали об отсутствии на своих местах офицеров.
За то Ораз Сердар всегда расхваливал туркменские части, много говорил о их стойкости на позиции. Для меня непонятен был такой взгляд на туркменские части. При тедженском отступлении, туркменские конные части вместо того, чтобы поддержать русских, бьющихся всю ночь и весь день, стали удирать еще часов с семи утра[114].
Наконец, прибыло большое подкрепление англичан. Теперь исполнительный комитет отзывает меня в тыл для мобилизации на фронт, так как англичане вечно не могут за нас воевать[115]; приезжаю с фронта обратно в исполнительный комитет, где меня снова избирают председателем.
За время почти 2-месячного моего отсутствия из Асхабада здесь произошли некоторые изменения. […]
Для того, чтобы расположить русских бойцов к себе, я всегда старался быть вместе с бойцами, с винтовкой и с полным снаряжением ходить в цепи в атаку. Это было просто следование момента или дело обхождения в самых опасных местах, где падают и рвутся снаряды во время боя; все это в конце концов мне удается, меня считают человеком ровным, то-есть не зазнайкой, простым, честным и неустрашимым. И поэтому я настолько оказался популярным в Асхабаде, что ко мне по приезде все повалили: кто с жалобой, кто с предложением своих услуг.
[…] Трагическое положение. Я опять один. Я не в курсе дел в Асхабаде, я не знаю почему все они здесь перессорились[116], наконец у меня нет под руками хорошего секретаря. Кузнецова на моих глазах сразила неприятельская пуля, когда мы все поголовно отбивали атаку большевиков в Каахках.
Вот тут то мне и было предложено взять к себе человека по секретным делам, которого уже знают все и который работает в розыскном бюро, организованном им, и состоит там председателем. Этот человек – некто Дружкин, брата которого расстреляли вместе с братом Доррера большевики в крепости города Ташкента[117].
В момент захвата нами города Асхабада нами была образована чрезвычайно-следственная комиссия из рабочих, на обязанности которой было немедленно разбирать дела заключенных под сражу большевиков и, вообще, подозрительных лиц, которых так много приводили, что переполнены были все тюрьмы и гауптвахтные помещения[118]. В этой комиссии было слишком мало людей, сведущих для следовательской деятельности: сюда то и был водворен Дружкин по рекомендации Доррера, как человек с педагогическим образованием.
Когда мне его предложили, я специально поехал для этого к Дорреру узнать, что это за человек. Мне Доррер раз сказал, что Дружкин, когда появился в Асхабаде, первым долгом прибыл на квартиру Доррера и сообщил, что он брат того Дружкина, которого расстреляли в Ташкенте[119], что он сам С.Л.Дружкин был на юридических курсах в одно и то же время с Доррером в Петрограде.
На вопрос мой к Дорреру: «а вы его значит знаете, как однокурсника», последовал ответ: «Я его никак не могу припомнить. Это так просто. Нас было там не менее тысячи человек, да это и не так важно: человек, видать, работает от души, пусть его работает с богом».
Таким образом, Дружкин сделался моим, так сказать, секретарем. И он завел секретный стол.
В одно прекрасное время собрались у Доррера: я, Зимин, Курылев[120], Дружкин, Шоберский[121] и Тиг-Джонс[122] – представитель английской военной миссии в Асхабаде.
Нам нужно было по инициативе Дружкина, организовать военную контр-разведку в контакте с англичанами. Для этого нужны были средства. Мы и просили, чтобы эти средства авансом отпустили англичане. Когда мы, русские, согласно договора, который уже состоялся между исполнительным комитетом и Маллесоном[123] получили деньги, то этот аванс возместился.
После долгих дебатов между нами и Тиг-Джонсом[124], в которых принимал горячее участие Зимин, наконец, Тиг-Джонс[125] согласился немедленно снестись с Маллесоном в Мешед[126] и отпустить нам нужный аванс. Мы условились, что о всех секретных делах военной контр-разведки Дружкин будет давать мне сводку, как единственной главе Закаспийского правительства.
Когда все стали расходиться, то меня и Курылева попросил остаться Шоберский, который был в то время за комиссара юстиции.
Когда мы остались только втроем, то Шоберский нам задал такой вопрос: «А знаете ли вы Дружкина». Курылев ответил, что он, конечно, его не знает, но его рекомендовал Доррер. Я сказал то же самое. Он нам сказал: «Вот видите, как же мы ему дадим такой пост, как заведывание контр-разведкой?», хотя начальником контр-разведки состоит Крушинский, но во главе все-таки будет стоять он, Дружкин.
В конце концов, решено было, что по этому серьезному делу придется сделать еще совещание без Дружкина.
У меня лично было по этому поводу совещание с боевой дружиной, на котором было решено следить за Дружкиным. Об этом знал и Зимин, который впоследствии нас все время уверял, что Дружкин наш и что ему надо оказывать полное доверие.
Но рабочие все равно Дружкину не доверяли и на свои конспиративные собрания его не приглашали. Так что он, Дружкин, не знал ни о лицах, ни о количестве членов боевой дружины. Только знал меня и человека два-три из состава боевой дружины. Это, повидимому, его страшно раздражало и пугало. Недаром он постарался скорее схватить нас для того, чтобы вызвать выступление остальных товарищей. Но он жестоко ошибся. Никто, повидимому, не обратил на наш арест никакого внимания. Это его сбило совершенно с толку. Он, что называется, стал метаться вплоть до провокационного своего поведения с бичераховцами и панического бегства с англичанами под усиленной охраной сипаев в Батум, откуда англичане ответили нашему правительству, что как будто он, Дружкин, заболел сыпным тифом и умер. Конечно, это безусловно брехня[127].
Теперь я вернусь несколько назад. По приезде моем с фронта и по вступлении в обязанность председателя в исполнительный комитет, был поднят вопрос о создании Закаспийского правительства. Исполнительным комитетом была выработана конституция правительства.
В правительстве должны были быть члены, которых называли «управляющими делами» с председателем во главе, то-есть совет управляющих делами Закаспийского правительства. Председателем совета был избран я.
Так как нам нужно было создать в Закаспийской области сплоченную и вполне дисциплинированную армию, то мы от имени правительства объявили запись добровольцев на шесть месяцев или до ликвидации большевистского вопроса. Кроме того, просили главнокомандующего кавказскими войсками генерала Деникина прислать для формирования отрядов в помощь генерала Савицкого[128].
После того, когда мы увидели, что запись в добровольческий отряд идет неудовлетворительно, мы решили объявить мобилизацию от 21 до 25-тилетнего возраста. Ввиду приезда из Мерва делегатов от рабочих по вопросу о мобилизации, нами было объявлено общее собрание граждан города Асхабада[129].
31-го декабря [19]18 года в железнодорожном собрании[130] состоялось собрание, на котором в защиту мобилизации нам никому не дали говорить. Мешали криками – «Долой войну!», «мир!» и «открыть фронт!» и кроме того кричали: «долой англичан, долой правительство». А типографские рабочие залезли даже на сцену и кричали: «Да здравствуют большевики, долой войну»[131]. Ясно было, что кто-то организовал обструкцию данного заседания, расставив крикунов по разным местам зала. Но кто, вот вопрос? Большевики местные? Если большевики, то с какой стати кричал, например, известный мне агент контр-разведки, некто Копек[132]: «Долой правительство, долой англичан, открыть фронт».
Потом уже я понял. Это результат того, что здесь в Асхабаде натворили агличане с Дружкиным во главе. Теперь видно, чья эта вся работа. Тут был неожиданный и нечаянный контакт большевиков с доброжеланным английским агентом Дружкиным и Ко во главе.
Спрашивается: если не виновен Белов, Дмитриевский, Крушинский и Дружкин, то с какой же стати они так поспешно под охраной сипаев ретировались под волшебное крылышко Англии[133]. Тут, ясно, была какая то сатанинская провокация, дабы дискредитировать всякую русскую власть в крае.
После того, когда я отказался от председательствования на собрании, мы из зала удалились.
Немедленно по нашем уходе было вывешено объявление от английской миссии, как видно заготовленное заранее, в котором говорилось, чтобы граждане немедленно удалились и разошлись по домам, в противном же случае будут приняты меры, до расстрела включительно.
1 января 1919 года все члены [Временного] исполнительного комитета в полном своем составе постановили: полномочия свои сложить и вместо исполнительного комитета создать комитет общественного спасения из пяти лиц. В этот комитет вошли: Зимин, Белов и Крутень[134], а затем уже по просьбе Тиг-Джонса фуксом пролез Дружкин. Два места было предоставлено для представителей от туркмен[135]. Фактически же власть находилась в руках англичан. Комитет же общественного спасения играл роль пешки.
По настоянию английского командования, в ночь со 2-го на 3-е января [19]19 года был произведен обыск у меня в доме. Мой дом был окружен со всех сторон.
Одновременно была окружена и кадровая рота. Так называлась социалистическая рота, в которую набрали людей исключительно из сознательных рабочих, по возможности унтер-офицеров. Эта кадровая рота была самой ненавистной для англичан. Ее оцепили со всех сторон человек 500 английских солдат. Искали, как у меня в доме, так и в кадровой роте оружие, пулеметы, снаряды.
Кто-то из англичан все время натравлял на рабочих и на меня, как на главаря рабочих. Вообще англичан кто-то обрабатывал как следует.
Но кто? Вот вопрос. Оказалось, тут отличился Дружкин. Замечательно то, что он сумел надувать Зимина, который все время, вплоть до моего ареста, нас уверял, что Дружкину надо верить, что Дружкин наш, что врагом нашим является Доррер, который все время натравливает Тиг-Джонса на рабочих.
Все время, вплоть до моего ареста, ко мне ездил каждый день Дружкин, так как у меня бы[ва]ли еще кроме меня т[оварищи] по партии, как-то: Седых, Анисимов, Глодырев[136] и много других. У меня на дому было общее собрание членов партии соц[иалистов]-рев[олюционеров]. Было решено на общем собрании во что бы то ни стало поддерживать комитет общественного спасения, так как в нем имеется из наших единомышленников целых три члена и правитель дел Татаринов (он тоже был наш партийный в то время).
Дружкин как на общем собрании, так и в более тесном нашем кружку все время уверял, что он, как стоящий во главе военной контр-разведки[137], никогда ни одного распоряжения не сделает без нашей санкции, а между тем он морочил голову вплоть до самой последней минуты ареста. Он был у меня и накануне моего ареста, посидел до 10-ти часов вечера.
В 2 часа ночи я был арестован. Арест мой был для меня совершенно непонятен[138].
Одним словом, обморочили нас, как следует. Просьбу мою из тюрьмы о том, чтобы комитет общественного спасения опубликовал в печати, что при обыске у меня ничего не найдено, и что меня держат исключительно по требованию английского комсостава, оставили без всякого последствия.
Одним словом, граждане Закаспия не знали, за что я был заключен под стражу и какой была причина моей высылки из края. Получалось, что я являюсь для населения, как бы каким-то большим преступником.
Я остаюсь и до сих пор в тюрьме, а население в темноте. Со мной вместе были заключены тоже восемь человек без всякого обвинения, просто как мои единомышленники. Лица эти следующие: Седых, Анисимов, Глодырев, Белоконь, Худоложкин, Пиотрович, Ваклеев и Филатов[139]. Как раз те самые, которые были участниками в самых серьезных делах по восстанию [против] большевиков.
По заключении нас в арестный дом исключительно для охраны нас немедленно был прислан взвод сипаев. Над нами был установлен усиленный надзор. Были пущены про меня самые нелепейшие слухи. Я лично полагал, что слухи эти пускались большевистскими агентами-провокаторами, но оказалось, что эти слухи пускались агентами Дружкина[140]. До сих пор мне неизвестно, работал ли Дружкин в контакте с туркменами или нет.
Я очень прошу обратить внимание на некоего Петрова. Этот агент по контр-разведке в настоящее время находится на пункте станция Артык. Петров много работал с Дружкиным. Затем с Дружкиным работал еще некто Левченко. Мне впоследствии рассказывали, что этот Левченко определенный большевик, он в настоящее время [не?] в асхабадском гарнизоне, скрылся не знаю куда, но в Асхабаде его не видно. Надо подзаняться и Копеком. Это тот Копек, который служил агентом по контр-разведке у Крушинского, который очень много его хвалил. Для меня непонятно, почему он на бурном общем собрании граждан 31-го декабря [19]18-го года кричал – «Долой Фунтикова, долой войну и совет управляющих, долой англичан!»
Так же нужно очень позаняться и неким Федоровым, который служил у Сейронянца[141] в министерстве труда и социального обеспечения. Он всегда стоял у нас в оппозиции – это друг известного провокатора Филиппа Архипова[142], которого нам не удалось заключить под стражу. Здесь в области есть два человека, знающих Архипова и его революционную деятельность в депо Турк[естанско-?] Ташкент[ской] жел[езной] дор[оги]. Один живет в Артыке, фамилия его Трофименко, а другой слесарь К[изил]-Арватских главных мастерских. Эти люди собственноручно дали показание о провокаторской деятельности Архипова – Дружкина, но где теперь находится этот материал? Я знаю [что] фамилию[143] к[изил]-арватца знает Седых и Николай Анисимов – рабочие[144] к[изил]-арватских мастерских. Белов и Дмитриевский в настоящее время находятся в Батуме, которых нужно было бы доставить сюда. Они много кое-что могли бы открыть, если бы на них нажать[145].
Архипов в настоящее время находится по слухам в Джебеле.
Заканчивая настоящие описания, я очень прошу вас всегда привлекать меня к дополнительным пояснениям и информации. Всегда буду к вашим услугам. Вы всегда можете за мной прислать. В настоящее время Доррер находится в Батуме и очень было бы важно, если бы он был в настоящее время здесь. Он кое-что мог [бы] нам открыть. Человек он прямой и открытый.
А так-же очень прошу с настоящего момента начать публикование моей реабилитации, которую почему то так упорно все время замалчивали члены комитета общественного спасения. Я до последней минуты остаюсь в состоянии оплеванного человека. Согласитесь, положеньице поистине глупое и даже трагическое.
Фунтиков
Асхабад, июнь 30-го дня, 1919 года[146]»
Источник: Заря Востока. – Тбилиси. – 20.09.1924. – № 682. – С. 3-4.
[1] 28 мая 1918 года военный комиссар Туркестанского Совнаркома издал приказ № 309 о принятии на учёт всех мужчин в возрасте 20-35 лет «для зачисления в Рабоче-Крестьянскую Армию». К 18 июня эти сведения должны были быть представлены в военный комиссариат (Подготовка и победа Великой Октябрьской социалистической революции в Туркменистане: Сборник документов и материалов. – Ашхабад, 1982 (Далее – Подготовка-1982). – С. 447). Учёт военнообязанных – решение, естественное для любой власти, испытывающей угрозу изнутри или извне. Однако рабочие были возмущены воинственностью Советской власти, которая уже неоднократно развязывала военные действия, и, считая, что их собираются направить на фронт против казачьего атамана А.И.Дутова, приняли идею воинского учёта в штыки.
[3] Здесь и ниже в ЗВ ошибочно: «Осапов». Видимо, первоначально написано «Осанов», что являлось искажением фамилии «Асанов». Подобным же образом Фунтиков Ораз-Сердара именовал Арас-Сердаром (см. ниже).
[4] Фунтиков знал о событиях 17 июня в Асхабаде с чужих слов, поэтому передаёт подробности того дня неточно. В.Н.Асанов был начальником гарнизона, а Асхабадским военкомом – Копылов. Последний и выступил на митинге. Когда разъярённые рабочие избили и выгнали Копылова с немногочисленными сторонниками из сада, Ревком направил на митинг всех членов партии (20-30 человек), а также – якобы «для маневров» – небольшой конный отряд красноармейцев во главе с Асановым. Он-то и открыл стрельбу при сближении с толпой (Мелькумов А. Материалы революционного движения в Туркмении. 1904-1919 гг. – Ташкент, 1924 (Далее – Мелькумов-1924). – С. 105-107). Митинг разбежался, как выяснилось, за оружием, которое хранилось на складе в депо и, у трёхсот членов Красной гвардии (в большинстве из фронтовиков), по домам. Завязалась беспорядочная перестрелка с силами Ревкома, на защиту которого пришло лишь 50 вооружённых городских рабочих и кустарей (Козлов Т. Борьба за советский Ашхабад (начало гражданской войны в Закаспии) // Туркменоведение. – Ашхабад. – 1930. – № 10 (Далее – Козлов-1930). – С.33). В тот день погибли помощник машиниста А.Кирсанов и конторщик городского управления Коляда, были также раненые (Сборник статей и воспоминаний участников Гражданской войны в Туркменистане. – Л.-Ашхабад, 1934 (Далее – Сборник-1934). – С.65-66).
[5] Официально Фунтиков был в рейсе и находился в Кизил-Арвате в составе паровозной бригады.
[6] Среди кизил-арватских рабочих, занятых в паровозо-вагоно-ремонтных мастерских и депо (всего до 1700 человек), преобладали эсеры. Кроме того, в местной организации РСДРП к началу 1918 года на 120 членов было лишь два большевика, остальные же – меньшевики (Росляков А.А. Большевики Туркменистана в борьбе за власть Советов (1917-1918). – Ашхабад, 1961. – С. 207). Понадобилось вмешательство асхабадских и ташкентских комиссаров, чтобы в конце весны создать здесь объединённую левоэсеровско-коммунистическую группу. К июню 1918 года в ней насчитывалось 140 членов (Очерки истории Коммунистической партии Туркменистана. – Ашхабад, 1961 (Далее – Очерки-1961. – С. 94), активности, впрочем, почти не проявлявших.
[8] Заключившие Брестский мир комиссары освобождали военнопленных немцев и австро-венгров и, естественно, опирались на них в борьбе против своих врагов. В 1918 году созданная с помощью красных Партия иностранных коммунистов Туркестана имела 22 местных отделения. Основную массу примкнувших к красным военнопленных составляли венгры (мадьяры). Они вели себя как победители в завоёванной стране. В ходе гражданской войны мадьяры прославились не только храбростью, но и зверскими расправами над пленными и мирными жителями.
Чрезвычайный комиссар по делам Закаспия А.И.Фролов выехал вечером 22 июня из Самарканда с отрядом в 17 мадьяр, 13 русских, 2 армян. В Асхабаде в него влились армянский отряд Петросянца (25 чел.) и 5 добровольцев. Отряд имел 2 пулемёта «Максима» и 4 «Кольта» (Филиппов С. Белогвардейское восстание в Кизил-Арвате (июнь-июль 1918 г.): По воспоминаниям очевидцев // Туркменоведение. – Ашхабад. – 1930. – № 1 (Далее – Филиппов-1930). – С. 20).
[10] Советские авторы подтверждают это обстоятельство: «Ревком это согласие [на «мирной конференции»], конечно, дал с тем, чтобы оттянуть момент, успокоить до некоторой степени волнующиеся рабочие массы, пока приедет из Ташкента чрезвычайный комиссар по делам Закаспия тов. Фролов, о назначении которого ревкому как раз стало известно перед этими переговорами» (Мелькумов-1924. – С. 107).
[11] Прибыв в ночь на 24 июня в Асхабад, Фролов, кроме перевода Управления дороги в Ташкент, отменил постановление «мирной конференции», ввёл в городе военно-осадное положение с комендантским часом, запретил собрания и шествия, начал разоружение красногвардейцев (Подготовка-1982. – С. 458-459). А.Мелькумов пишет по этому поводу: «Курс этот нужен был, как мера воспитательного характера, во имя запугивания поднявших свои головы контр-революционных масс Асхабада в частности, и во всей области. У тов. Фролова, несомненно, были и отрицательные стороны, наряду с положительными. Он, например, иногда употреблял свои права неуместно. Бывали случаи, когда наказывал не совсем уместно провинившихся людей, наказывал без малейшей жалости людей, которые нарушали установленные в приказах порядки, и т.д. Страдал он также одним недостатком – пьянством. Частое его появление в пьяном виде в массе или в общественных местах привлекало внимание рабочих» (Мелькумов-1924. – С. 109). Между тем, Фролов объявил самогоноварению «беспощадную войну» – аморальность такого поведения налицо.
[13] Большевики базировались среди кустарей и ремесленников Асхабада. Их организация выросла с 10 человек в августе 1917 года всего лишь до 15-20-ти к июню 1918-го (Козлов Т. Июньское восстание эсеров в Ашхабаде в 1918 г. // За социалистическую Турмению. – Ашхабад. – 1932. – № 5-7. – С. 33).
[16] ЗВ: «туркестанском».
[17] ЗВ: «от профессиональных союзов паровозных мастерских».
[19] 30 июня – 1 июля прошли выборы в Совдеп, а 5 июля состоялось его первое заседание.
[20] Фунтиков говорит о параде всех красных сил, в том числе оставшихся в Асхабаде. Хитровка – рабочий район Асхабада.
[23] Аппарат – телеграф, фонопор – телефон.
[24] ЗВ: «При отправлении фроловской банды из Асхабада мы дали все исчерпывающие сведения в К[изил]-Арват, чтобы там, что называется, подтянулись на всякий случай».
[25] ЗВ: «из Коджа в К[изил]-Арват».
[26] По другой версии, делегация встретила Фролова в Кодже. После переговоров она была арестована и посажена в пустой вагон. В советской литературе убийство делегатов однажды было признано. По вступлении в Кизил-Арват, «Фролов со своими людьми отправился на вокзал для встречи своего эшелона. Подойдя к вагону, где сидели арестованные делегаты, красноармейцы заметили, что дверь этого вагона почему-то приоткрыта. Вошли в вагон – и в ужасе отшатнулись. На полу лежали в самых разнообразных позах трупы неизвестно кем убитых делегатов.
Доложили тотчас же об этом Фролову.
– Кто расстрелял делегатов? – напустился он на красноармейцев.
Красноармейцы стояли молча, потупясь, не зная, что ответить.
– Кто отдал приказ о расстреле? – не унимался Фролов. – Сейчас же расследовать и доложить! – распорядился он.
Расследование установило, что Петросянц, взяв с собою 9 человек добровольцев, проник на ходу поезда в вагон с делегатами и там расстрелял их, а сам, по прибытии в Кизил-Арват, скрылся в городе.
Из сказанного следует, что приписываемый Фролову «собственноручный» «зверский» расстрел делегатов не соответствует действительности и служил в то время лишь поводом для провокации и оправдания расправы с отрядом Фролова» (Филиппов-1930. – С. 21). Но расследование было явно липовым: в эшелоне, состоявшем из десятка вагонов, даже в пути не могли не услышать выстрелов.
[27] ЗВ: «Утром 10 июля все вышли на работу».
[29] ЗВ: добавлено «был».
[30] ЗВ: «Он сообщил мне».
[32] ЗВ: «истерические крики Силина».
[35] ЗВ: «по городскому телефону».
[36] ЗВ: «давать распоряжения».
[37] Эшелоны асхабадских железнодорожников пытался задержать на станции Безмеин небольшой отряд красных. Но он был уничтожен (Очерки-1961. – С. 113). 12 июля после полудня кизил-арватцы совместно с прибывшими асхабадцами окружили здание ревкома, где размещались Фролов с отрядом. В ходе 4-часового боя часть отряда – скорее всего, армяне Петросянца – перешла на сторону восставших (Филиппов-1930. – С. 21). Остальные фроловцы были уничтожены. Город был занят восставшими, руководители красных, в том числе бежавшие в горы, пойманы и убиты.
[38] В Асхабаде на стороне красных выступили 80 красноармейцев и 2 небольших отряда: туркмен, а также городских кустарей и рабочих. К вечеру 12 июля повстанцы сломили их сопротивление и установили в городе власть стачкома.
[42] Ещё 21 февраля 1918 года Чрезвычайный комиссар Туркестанского края П.А.Кобозев телеграфировал в Петроград: «Асхабад – крупный контрреволюционный эсеро-меньшевистский центр, базирующийся, подобно Оренбургу, на власти Управления железной дороги» (Подготовка и проведение Великой Октябрьской социалистической революции в Туркменистане: Сборник документов. – Ашхабад, 1954 (Далее – Подготовка-1954). – С. 208).
[43] Председатель Туркестанского Совета народных комиссаров Ф.И.Колесов был одним из самых воинственных ташкентских красных вождей. Мартовская война с Бухарой началась с его вторжения с требованием «демократизации» эмирата. Официозное издание по истории Компартии Туркмении назвало эту акцию «грубейшей политической ошибкой» (Очерки-1961. – С. 88). С неменьшей топорностью были «распущены» Областной мусульманский комитет с его национальным дивизионом. «Когда Колесов, приехав в Асхабад, обрушился на те ничтожные ячейки, в которых микроскопически проявлялась идея туркменской самодеятельности, а затем предпринял орудийный и бесцельный обстрел аула Кеши, […] то эти туркменские ячейки вынуждены были скрыться в полном составе, жители аула Кеши – уйти в пески и горы, а туркмены Ахала в массе были оттолкнуты от «большевистского комиссара» и вообще от большевиков» (Иомудский К. Туркмены и революция. 10 лет назад в Туркмении // Туркменоведение. – Ашхабад. – 1927. – № 2-3. – С. 16).
[44] ЗВ: «поскорее не медлить и».
[45] Незадолго перед этими событиями, 20 июня 1918 года созванное служащими и интеллигенцией Туркестана «Демократическое совещание» в Ташкенте, на совместном заседании с решительно настроенной рабочей делегацией, потребовало от комиссаров заключения мира с казачьим атаманом А.И.Дутовым. 22 июня Комиссар путей сообщения (Турпуть) разогнал краевой съезд железнодорожных профсоюзов. Так что ситуация, действительно, была накалена, и сведения Фунтикова – правдоподобны.
[46] ЗВ: «Когда Асхабад был занят нами».
[49] ЗВ: «они все обижены большевиками».
[50] Это позволило Фролову сформировать конный отряд (Подготовка-1954. – С. 263).
[52] ЗВ: «Казалось, все нам сочувствовали».
[53] Офицер М.И.Худоложкин осенью 1918 года был комендантом Асхабада. В 1920 году расстрелян чекистами. Немцов в 1918 году возглавлял Боевую дружину эсеров. Архитектор Ф.Н.Окунев – лидер Союза служащих военно-народного управления Закаспийской области и бывший глава Асхабадской городской думы. Быков был одним из активистов профсоюза железнодорожных священников.
[54] ЗВ: «Вдвоем с ним мы».
[55] ЗВ: «к опытному старожилу – к воинскому».
[57] Прозоров – бывший уездный воинский начальник, председатель Офицерского экономического общества.
[58] Эшелоны вышли из Асхабада на Ташкент 14 июля. В ночь с 20 на 21-е был занят Мерв. Около 25 числа восставшие подошли к Чарджую.
[59] ЗВ: «с западной стороны».
[61] Большинство чарджуйских рабочих (всего в городе до 2000 человек) действительно склонялось на сторону восставших. Но, будучи пограничным с Бухарским эмиратом советским пунктом, Чарджуй был наводнён красными отрядами: 6.000 бойцов, 14 орудий и 3 бронепоезда, а также корабли Амударьинской речной военной флотилии. Кроме того, к 28 июля к Чарджую подошли красные резервы. Так что, причиной неудачи повстанцев у Чарджуя была не только их неорганизованность, но и превосходство красных в живой силе и вооружении. Восставшие отошли на станцию Пески. Но и при успехе красных их силы таяли: так, на станции Уч-Аджи часть Московского отряда с командным составом во главе перешла с оружием в руках на сторону восставших (Козлов Т.С. Красная гвардия и Красная Армия в Туркмении (Историческая справка об организации и этапах борьбы). – Ашхабад, 1928. – С. 16).
[63] Здесь и ниже ЗВ: «Арас-Сердар».
[64] Подполковник Русской армии Ораз-Сердар в 1917 году служил в туркменском Текинском конном полку. По взглядам пантюркист. До марта 1918 года председатель Закаспийского Областного мусульманского комитета, разогнанного красными. С июля 1918 года – член Туркменской секции Асхабадского ВИКа и командующий армией восставших. В 1919 году командовал кавалерийской дивизией в составе деникинской Туркестанской армии.
[65] ЗВ: «с этого момента».
[67] ЗВ: «в известные рамки».
[69] ЗВ: «стекаться интеллигенция».
[70] ЗВ: «мне упрашивать».
[71] ЗВ: «явился А.И.Дорер». Здесь и ниже в ЗВ: «Дорер».
[72] Граф А.И.Доррер был юристом по профессии и эсером по убеждениям. В 1917 году возглавлял Областной Совет рабочих и солдатских депутатов, в августе 1918 года кооптирован восставшими в Асхабадский ВИК заведующим отделом юстиции. После победы красных казнён в Чека. Братья Дорреры (Г.И.Доррер – член партии кадетов, областной комиссар Временного правительства в 1917 году, расстрелян большевиками) пользовались авторитетом в среде интеллигенции и чиновничества Закаспия.
[74] В конце 1918 года генерал-лейтенант В.В.Савицкий был послан восставшими в Екатеринодар к генералу А.И.Деникину за помощью против красных.
[75] ЗВ: «что привлечь его к работе не было возможности».
[77] Конторщик И.И.Татаринов в 1917 году был председателем ВИКа города Красноводска. С лета 1918 года занимал должность секретаря Закаспийского ВИКа.
[79] 3 августа 1918 года в Асхабад прибыл представитель Британской военной миссии в Туркестане капитан Джарвис и заявил на заседании ВИКа, что, если помощь англичан даже не будет принята, то они всё равно двинут свои силы в Закаспий, так как этого требует логика войны против Германии (со взятием Баку турки, союзники немцев, вполне могли высадиться в Закаспийской области). ВИК согласился оформить эту акцию в виде договора и «приглашения» англичан. В тот же день в Мешхед (Персия), где находилась штаб-квартира Британской миссии во главе с генерал-лейтенантом В.Маллесоном, была послана делегация во главе с заведующим отдела ВИКа по иностранным делам В.И.Доховым. В переговорах с Маллесоном участвовал и Доррер. 19 числа было подписано соглашение о взаимопомощи в борьбе против «германо-большевиков». По его условиям, англичане обязались всемерно помогать восставшим живой силой, боеприпасами и деньгами в течение всего времени их борьбы с большевиками. Взамен этого Закаспийский ВИК для защиты от турок с запада обещал вывести паровозы и подвижный состав из Красноводска, допустить минирование порта, уничтожить водокачки и нефтехранилища вдоль железной дороги, привести в негодность мосты и в случае необходимости снять в некоторых местах рельсы.
[81] Несмотря на возмущение красными «хулиганами», рабочие в своей массе не были настроены на поголовную их резню. Например, общегородской митинг в Мерве постановил освободить всех арестованных красных. В Асхабаде под давлением рабочих была освобождена красная молодежь. В Кушке выпускали большевиков и левых эсеров, которые соглашались дать подписку, что не будут по радиостанции «без ведома» восставших вызывать красный Ташкент. Некоторых комиссаров освобождали по ходатайству профсоюзов, как произошло с членом Исполнительного комитета Асхабадского Совдепа И.А.Кукаевым, возглавившим после этого большевистское подполье в городе. Были освобождены член Туркестанского ЦИКа Советов З.Печатников, комиссар материальной службы САЖД Сазонов и др. Таким образом, условия для организации красного подполья были неплохие, однако в первые месяцы восстания большевики и левые эсеры были деморализованы и не проявляли себя.
[82] Вместо всего фрагмента в ЗВ: «будут портить нам кровь».
[86] ЗВ: «и с Ташкентом и с Чарджуем».
[88] ЗВ: «приезжай к ним».
[89] ЗВ: «в вопросе о том».
[90] ЗВ: «что и сколько».
[91] В ЗВ далее вставка: «Все это было работой местных большевиков».
[92] ЗВ: «к изоляции вредных элементов».
[93] ЗВ: «с самой энергичной».
[94] В ЗВ вставка: «заместителем».
[95] Бывший конторщик Асхабадских железнодорожных мастерских, затем рабочий Л.Курылев в 1918 году был одним из руководителей Областного Исполкома Партии социалистов-революционеров и товарищем (заместителем) председателя Асхабадского ВИКа. В течение 2-х месяцев замещал Фунтикова на посту председателя. После победы красных расстрелян чекистами.
[96] Фунтиков отбыл на фронт в августе. После двухмесячной «командировки» он вернулся в Асхабад и вновь занял пост председателя ВИКа.
[97] Союз был создан весной 1918 года и действовал подпольно на территории Туркестана. Ориентация лидеров союза – православный монархизм. Штаб находился в Ташкенте (председатель – генерал Л.Л.Кондратович). Союз имел связи со всеми крупными антисоветскими центрами и группами в Туркестане, а также с англичанами. В октябре 1918 года разгромлен Туркестанской Чека.
[99] В ЗВ вставка: «еще».
[102] 28 июля 1918 года в Байрам-Али из Персии по просьбе ВИКа прибыла английская пулемётная команда. Начиная с 12 августа части Британской королевской армии: батальон Пенджабского и несколько рот Хэмпширского пехотных полков, 28-й лёгкий кавалерийский полк и взвод 44-й полевой артиллерийской батареи – переходили российскую границу у станции Артык и выступали на красный фронт. Осенью гарнизоны англичан были размещены и в городах области. Благодаря организованности и стойкости сипаев (солдат-индусов), составлявших основу британских частей, восставшим действительно удалось не только остановить натиск красных в октябре 1918 года, но и отбросить их назад к Амударье (почти до Чарджуя). Под Каахка восставшие и англичане закрепились в середине августа 1918 года.
[104] ЗВ: «Он, как человек, который пользовался у нас особой популярностью, нужен нам был для того, чтобы поддерживать дух в тылу, а для того, чтобы связь с англичанами была более плодотворной, мы сделали».
[105] В тексте ошибочно: «Доррера».
[106] В ЗВ здесь и ниже: «Малесону».
[109] ЗВ: «он ответил? «И в Мерве тоже силы нужны».
[111] В ЗВ вставка: «и что».
[113] Билетный контролёр В.И.Дохов в 1917 году руководил организацией эсеров Закаспия, входил в Совдеп рабочих и служащих САЖД и в Асхабадский ВИК. Вплоть до восстания был представителем Союза трудящихся САЖД в красном Областном Совнаркоме. С июля 1918 года – заведующий отделом по иностранным делам Асхабадского ВИКа, эмиссар при Британской военной миссии в Мешхеде. Заключил договор между ВИКом и англичанами о совместной борьбе против «германо-большевиков».
Педагог Л.А.Зимин также был эсером. Сотрудничал в мервской газете «Трудовая мысль». В начале 1919 года вошёл в Комитет общественного спасения, созданный восставшими после отставки правительства Фунтикова. В 1920 году арестован красными в Баку и расстрелян.
Мерв закаспийцы оставили 16 августа, вернулись сюда 29 октября 1918 года и вновь отступили из города 23 мая 1919 года.
[114] Сначала Ораз-Сердару удалось собрать до 1800 туркмен и бросить их на фронт. К концу 1918 года в туркменских частях насчитывалось уже 2800 штыков и сабель. Теджен был оставлен повстанцами 15 октября 1918 года после ожесточённого боя с наседавшими красными.
[115] После душакского боя с красными 9 октября 1918 года, в котором англичане понесли крупные потери, генерал В.Маллесон временно снял свои части с фронта.
[116] Подробности раздоров в ВИКе в отсутствие Фунтикова неизвестны.
[117] С.Л.Дружкин является одним из самых загадочных персонажей Закаспийской драмы 1918-19 годов. До Революции братья Дружкины унаследовали крупную ташкентскую фирму и имели связи с большевистским подпольем (Сосновский, Лев Семенович // Деятели Союза Советских Социалистических Республик и Октябрьской революции (Репринт). – М., 1989. – Ч. III. – Стб. 97). В 1918 году С.Л.Дружкин состоял комиссаром Пермской Чека и в августе был вызван в Москву к председателю Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Ф.Э.Дзержинскому. Он был командирован ВЧК в Фергану (Советский Туркестан) через Астрахань и Красноводск (Чайкин-1922. – С. 106-108), т.е. путём, который, как уже знали на Лубянке, был занят восставшими. Возможно, что целью поездки был шпионаж в восставшем Закаспии. Точно так же месяцем раньше послали агента Чека бакинские комиссары: «разведать, устойчива ли новая власть и какого рода она» (Сазонов. – С. 101). Выехав 23 августа из Москвы в Туркестан, Дружкин не мог появиться в Закаспии раньше 5-10 сентября 1918 года. Приехав в Асхабад, он сразу же предложил свои услуги восставшим и возглавил тут же созданное Розыскное бюро. Первым делом Дружкина в новом качестве стал расстрел 20 сентября 1918 года 26-ти пленных бакинских комиссаров – деяние, которое позже было вменено большевиками в вину Закаспийскому ВИКу и лично Фунтикову. В апреле 1921 года на Красноводском процессе были вынесены смертные приговоры 32-м «убийцам» бакинских комиссаров, в том числе 20-ти – заочно или пост-фактум. Любопытно, что дело Дружкина на процессе даже не рассматривалось (Камерон П. Дело об убийстве 26 бакинских комиссаров // Заря Востока. – Тбилиси. – 1924. – № 682. – 20 сент. – С. 4). Эти и ряд других обстоятельств заставляют выдвинуть версию о том, что Дружкин, оставаясь агентом ВЧК и обрекая бакинских комиссаров на смерть, исполнял волю Кремля (впрочем, это тема особая).
[118] Начальником мест заключения у восставших был машинист Макаренко (Воспоминания о Закаспийском фронте 17-19 годов // Война в песках. Материалы по истории гражданской войны к ХП тому: Гражданская война в Средней Азии. – ОГИЗ, 1935. – С. 365).
[119] Мотив мести Дружкина комиссарам за расстрелянного их товарищами брата спорен. Дружкин ни восставшим, ни англичанам не раскрыл своего чекистского прошлого, что показывает, что он вёл какую-то двойную игру. В то же время, сам факт службы в карательных органах Советской власти не считался у восставших преступным или позорным (если, конечно, руки у такого комиссара не были запачканы невинной кровью). Наоборот, Закаспийский ВИК старался привлекать «опытные кадры». Так, члену революционного трибунала М.М.Яковлеву Фунтиков предлагал остаться на прежнем посту.
[123] Здесь и ниже в ЗВ: «Малисоном».
[125] Здесь и ниже в ЗВ: «Тиджонс».
[126] Современный г. Мешхед в Иране.
[127] Боевая дружина эсеров, продемонстрировавшая свое бесстрашие в боях и беспощадность к красным «насильникам-комиссарам», представляла для Дружкина, будь он расшифрован, реальную опасность. Поэтому беспокойство Дружкина понятно.
Кажется, Дружкин был связан с отрядом казачьего полковника Л.Ф.Бичерахова, который в феврале 1919 года совершил попытку переворота в Асхабаде. Этот Бичерахов, командуя отрядом казаков в Иране, еще в июне 1918 года заключил договор с английским генералом Л.Денстервилем о совместных действиях против турок. В июле он с отрядом был уже в Азербайджане и подчинялся Бакинскому Совнаркому. Затем – командующий войсками Диктатуры Центрокаспия (демократическая власть, сменившая Бакинский Совнарком), отступая под натиском турок, оперировал в Дагестане. В 1919 году, после расформирования остатков его армии, эмигрировал в Англию. Часть бичераховцев воевала против красных в Закаспии. Дружкин в конце февраля 1919 года выехал из Закаспия на Кавказ, где следы его теряются. Возможно, он действительно умер в Батуме (Грузия).
[128] Едва вернувшись от А.И.Деникина, генерал В.В.Савицкий приступил к формированию в Закаспии Туркестанской армии, командующим которой он был с 22 января 1919 по 6 февраля 1920 года. Туркестанская армия входила в состав Вооруженных Сил Юга России (главком – Деникин).
[129] В декабре 1918 года на фронте у восставших было несколько русских добровольческих «эшелонов», в том числе 1-й и 2-й Асхабадские, а также 1-й Кизил-Арватский и 1-й Мервский. О том, как повстанцы «с миру по нитке» комплектовали фронт, видно из следующих примеров. В Кизил-Арватском эшелоне, кроме массы рабочих и нескольких офицеров, было 50 гимназистов (Алесковский Б.Н. // За советский Туркменистан (1917-1920). Воспоминания участников революции и гражданской войны. Ашхабад, 1963. – С. 59). В Красноводске «потянулись к записи: инженер Степанов, бывший начальник депо, начальники других служб, а за ними монтеры, бригадиры […] Набрался вагон желающих» (Воспоминания участников о Гражданской войне в туркмении (1918-1920). – Ашхабад, 1940. – С. 11). Однако добровольческих сил было недостаточно.
[130] Здание Асхабадского Ремесленного собрания.
[131] К концу 1918 года положение ВИКа сильно пошатнулось. Усталость от войны, финансовый и промышленный кризис поселили в рабочей среде примиренческие настроения. Мобилизации шли плохо, а последняя, в декабре, и вовсе провалилась. Общее собрание граждан Асхабада 31 декабря сорвало выступления Фунтикова и В.И.Дохова, освистало президиум, посадило в него красных и постановило послать на фронт парламентёров с предложением мира. Для успокоения собравшихся были вызваны сипаи. На следующий день вторичное собрание было разогнано англичанами.
[133] Заведующий отделом по военным делам Асхабадского ВИКа Белов был анархистом, заведующий отделом финансов ВИКа Дмитриевский – независимым социалистом, Дружкин заявил себя эсером. Факт их выезда в английскую зону сам по себе ни в чём их не уличает. Возможно, они не желали сотрудничать с деникинским режимом.
[135] Эсер Белов был кизил-арватским рабочим, входил в ВИК с лета 1918 года. Генерал Крутень с ноября 1918 года был управляющим Закаспийского правительства по военным делам. В Комитет общественного спасения (КОС) вошёл также председатель Асхабадского Союза фронтовиков, капитан Х.Хаджи-Мурат. В красном Областном Совнаркоме до восстания он возглавлял Туркменскую секцию, был комиссаром по административным делам. С июля 1918 года член Туркменской секции ВИКа.
[136] Здесь и ниже в ЗВ: «Влодырев».
[137] ЗВ: «военно-конной разведки».
[138] Англичан не могла устраивать зависимость их положения в Закаспии от перепадов настроения рабочих. Увидев, что ВИК отказался от подавления недовольства силой и просто сложил свои полномочия, предоставив стихии определить дальнейшее будущее области (с угрозой открытия фронта и возврата красных), англичане сами взяли ситуацию под контроль: 1) не допустили выдвижения новых рабочих вожаков (разогнав митинг 1 января и запретив все сходки), 2) задвинули подальше прежних рабочих лидеров (арестовав Фунтикова-сотоварищи), 3) сделали ставку на Дружкина, который, оказывается «сгруппировал местную буржуазию» (Сазонов. – С. 105), чем был очень ценен. Цели январского переворота заключались именно в этих трёх пунктах. Сам ВИК оставался у власти (в лице его Комитета общественного спасения), но в нём верховодили уже не рабочие.
[139] Фунтиков был арестован в середине января, формально по обвинению в растрате 7 миллионов рублей, предназначенных для пособий фронту. Обвинение доказано не было, и англичане выслали Фунтикова в отдалённый аул Султан-Али.
Рабочий И.И.Седых – старый эсер, 8 лет отбыл на царской каторге за убийство «врага народа». В 1917 году один из лидеров эсеров Закаспия, член Исполкома Областного Совдепа. С июля 1918 года глава Кизил-Арватского стачкома и товарищ председателя Закаспийского ВИКа. Арестован в январе 1919 года формально по подозрению в убийстве заведующего авиационным цехом мастерских за саботаж в пользу красных. На Красноводском судебном процессе в 1921 году объявлен «вне закона» и приговорён к смерти. М.И.Худоложкин в конце 1918 года занимал должность коменданта Асхабада. Расстрелян красными без предания суду.
[140] Здесь и ниже Фунтиков приводит некоторые свидетельства близости местных красных и С.Л.Дружкина (с его Розыскным бюро), однако, не зная чекистского прошлого Дружкина, рискует говорить лишь об их «нечаянном», то есть случайном, контакте. Современный же наблюдатель имеет все основания подозревать, что Дружкин и местные красные работали в тесной связке.
Но есть ещё одна улика, указывающая на тайную работу Дружкина и одновременно проясняющая его возможные намерения. Почти одновременно с рабочими волнениями в Асхабаде, возможно, спровоцированными Дружкиным, произошли схожие события в советском Ташкенте. 18 января 1919 года там началась забастовка в Главных железнодорожных мастерских Средне-Азиатской железной дороги, а 19-го числа вспыхнул мятеж, организованный военным комиссаром Туркреспублики большевиком К.П.Осиповым. Среди лозунгов мятежников были: созыв краевого Учредительного собрания (как и у восставших Закаспия) и открытие фронта (новейшее требование асхабадских рабочих). Два красных комиссара (один тайный) по обеим сторонам фронта одновременно выступают против существующих режимов с одинаковым лозунгом… Мысль о том, что это совпадение, приходит в голову последней.
[142] Эсер Ф.Архипов летом 1918 года был одним из вожаков асхабадских рабочих. С июля занимал должность заведующего по военным делам Закаспийского ВИКа.
[143] В тексте ошибочно: «фамилии».
[145] Разбираясь в паутине интриг, сплетённой вокруг Закаспийского ВИКа и не распутанной (по разным причинам) ни Фунтиковым, ни англичанами, ни деникинскими, ни советскими следователями, можно предложить следующую версию тайных событий, приведших котставке Фунтикова и его ВИКа. Осенью 1918 года руководящая группа левых эсеров в красном Туркестане начала подготовку переворота с целью отстранения от власти в крае своих большевистских союзников. Скоро её агенты в Закаспии вступили в контакт с тайной левоэсеровской группой военкома Архипова, решившей бороться против сближения Закаспия с генералом Деникиным. Результатом контактов стала договоренность о возбуждении в январе 1919 года рабочих волнений в Туркестане и Закаспии, чтобы на их волне одновременно свергнуть Совнарком и ВИК, тем самым «спасти» Революцию и объединить Туркестан. Отметим, что и в Центральной России левые эсеры в конце 1918 – начале 1919 года организовали целый ряд забастовок и вооружённых выступлений с целью свержения большевистского «комиссародержавия».
Дружкин узнал о заговоре через агентуру Розыскного бюро и подключился к нему, имея, однако, ввиду спровоцировать беспорядки и либо дискредитировать власть ВИКа, либо даже сдать Закаспий красному Ташкенту. Ему удалось только первое. Англичане совершили в Закаспии переворот, обеспечив эволюцию режима к Деникину.
Ташкентский военком большевик Осипов мог примкнуть к заговору из бонапартистских настроений, тем более, что различия между большевиками и левыми эсерами в Туркестане были только в одном: большевики боролись за классовую диктатуру, а левые эсеры – за «диктатуру трудовой демократии». Заговорщики увлекли за собой часть гарнизона, рабочих и обывателей Ташкента, подняли 19 января 1919 года в Ташкенте мятеж, который, однако, к 22 января был потоплен большевиками в реках крови. Заговорщики бежали в мусульманские районы Ферганы. Таким образом, заговор провалился в обеих частях.
[146] Записка была закончена Фунтиковым за несколько дней до ухода белых из Асхабада, что произошло примерно 5-6 июля 1919 года; красные вошли в город 9-го числа. Фунтиков успел эвакуироваться.