Русское соц.-дем.-ское движение, несмотря на различные фазы своего развития, поддавалось, в конке концов, лишь слабым отклонениям в стороны от первоначального плана. Несмотря на встречавшееся по пути жизненное трение, первоначальные взгляды основателей русского соц.-д.-изма, взгляды «Группы Освобождения Труда» признаны в последнее время взглядами русской соц.-д.-ской партии. Таким образом, главная задача русской соц.-д.-ии формулирована с самого начала ясно и определённо.

В 1892 г., когда движение проявлялось лишь в Западном крае, Плеханов, в брошюре о борьбе с голодом, обращаясь ко всем русским социалистам, писал:

«Нам, русским социалистам надо найти такой способ действия, держась которого мы, во-первых, ни на минуту не переставали бы способствовать росту классового сознания пролетариата, т.е. быть социалистами, а во-вторых, скорее победили бы царизм»[i] (Борьба с голод., стр. 62).

«В области политической борьбы, как и в области экономического развития, передовые страны указывают путь отсталым. Что же мы видим в политической истории более развитых, чем Россия, западноевропейских стран? Можно ли найти в ней хоть один пример завоевания // (с. 277) политической свободы силами одной буржуазии, без участия в этом завоевании сил рабочего класса? В ней нет ни тени подобного примера. Всегда и везде… только благодаря поддержке народа буржуазия успевала в борьбе и разрушила невыгодный для неё «старый порядок». При этом дело происходило обыкновенно так, что в то время, как народ боролся с оружием в руках и кровью своею платил за торжество свободы,* буржуазия боролась

посредством всякого рода"ходатайств" и "представлений". Её роль была чисто пассивной» (там же, стр. 64-65).

В «Наших разногласиях» о буржуазных революционных движениях находим то же самое в следующих выражениях:

«Что значит… буржуазия или, общество боролось в такой то стране против абсолютизма? Ни более ни менее, как то, что буржуазия толкала и вела рабочий класс на борьбу,* или по крайней мере, рассчитывала на его поддержку…» (стр. 307).

«…В июле 1830 и в феврале 1848 г., читаем дальше в брошюре о борьбе с голодом, во всех этих случаяхбуржуазия* представлена была на бранном поле лишь теми своими слоями, которые или занимают самое жалкое место в её среде, напр. мелкие торговцы и небогатые ремесленники, - или вообще очень мало влияют на общественную жизнь своего класса, - учащаяся молодёжь и мелко-буржуазная революционная "богема", тогдашняя революционная "интеллигенция"».*

«"Если бы французской или немецкой интеллигенции" сороковых годов кто-нибудь посоветовал оставить всякую мысль о вовлечении народа в борьбу с правительством* и ограничить свою революционную роль воздействием на различные слои буржуазного "общества", интеллигенция встретила бы подобный совет по меньшей мере с негодующим удивлением. Она знала, что на "общество" плоха надежда. Ведь потому то революционная интеллигенция и стремилась к сближению с народом, что не встретила в "обществе" достаточной поддержки своим революционным стремлениям»* (стр. 65-96).

Так как «передовые страны указывают путь отсталым» то надо все усилия приложить к тому, чтобы такая же борьба за «торжество свободы», такая же буржуазная революция поскорее наступила и в России.

«…Наше общество не может ещё рассчитывать на такую поддержку рабочих: оно не знает даже – на кого направит своё ружьё рабочий инсургент: на защитников абсолютной монархии, или на сторонников политической свободы. Отсюда – его робость, нерешительность… Но измените положение дела, обеспечьте нашему "обществу" // (с. 278) поддержку одних только городских предместий[ii] - и вы увидите, что оно знает чего хочет и умеет говорить с властью языком достойным гражданина…» («Наши разногласия», стр. 307).

Задачей революционной социалистической интеллигенции западноевропейских стран было «обеспечить буржуазии поддержку» народных масс. Эту же задачу должна поставить себе и русская социалистическая интеллигенция. Плеханов старается показать в «Наших разногласиях», что русские социалисты отчасти испоняют уже эту задачу, хотя и не отдают себе ясного в этом отчёта и хотя их народнические утопии мешают успешному развитию этого дела. Он цитирует 6 № «Нар. Воли» и в особенности напирает на собственное признание народовольцев в том, что они действуют в интересах общества.

«Мы, действующие в интересах общества, убеждаем это общество выйти, наконец, из малодушной апатии; мы заклинаем его возвысить голос за свои интересы, за интересы народа, за жизнь своих детей и братьев, систематически преследуемых и убиваемых» («Нар. Воля», № 6).

«В календаре «Народной Воли» я прочёл, говорит там же Плеханов, что "в отношении к либералам следует, не скрывая своего радикализма, указывать на то, что при современной постановке партийных задач, интересы наши[iii] и их заставляют совместно действовать против правительства"» («Наши разногласия», стр. 80).

Наконец, о партии Народной Воли автор «Наших разногласий» прямо заявляет:

«…Партия Народной Воли есть партия конституционная, прежде всего и главным, если не исключительным образом, так как в сторону разрушения абсолютизма она "направляет теперь (по выражению Лаврова) все свои силы"» (там же стр. 217).

По мнению Плеханова, совместная борьба «общества» и социалистов против их общего врага пойдёт тем успешнее, чем больше русские социалисты станут сознавать утопичность народнического социализма и следующую отсюда полную невозможность социалистического переустройства современной России. Тогда они перестанут пугать более робкие и недальнозоркие элементы общества своими пустыми фразами о немедленном социалистическом перевороте. Более образованная часть буржуазии, конечно, уже в настоящее время понимает, что тайные организации русских революционеров не в состоянии вызвать того социального переворота, который мог бы низвергнуть господство буржуазии. Напротив, от подпольной работы революционеров она с уверенностью ждёт пользы для себя. // (с. 279)

«Что же касается тайной политической пропаганды, то какая же она была бы буржуазия, если бы она не понимала значения разделения труда? Она предоставляет вести дело так называемой интеллигенции,* не отвлекаясь сама от задач своего материального обогащения. Она знает, что её дело "верное" и что начатая нашей интеллигенцией политическая борьба рано или поздно очистит поле для её господства.* Разве итальянская буржуазия не предоставляла революционерам таскать из печи каштаны политического освобождения[iv] и объединения, и разве не она теперь питается этими каштанами?».

«А если революционеры "захватят власть" и сделают социальную революцию? В это она не верит, да скоро перестанут верить и сами революционеры. Скоро они все поймут, что если люди развёртывают зонтики, когда идёт дождь, то из этого ещё не следует, что дождь может быть вызван развёрнутыми зонтиками» («Наши разногласия», стр. 128).

Приведённая цитата указывает вскользь на антагонизм между принуждённой спускаться в подполье интеллигенцией и свободно и легально обогащающейся буржуазией. Но этот антагонизм в данном случае, на общий вывод о первой потребности русского человека, о скорейшем низвержении царизма, повлиять, конечно, не может, и те примеры, что в некоторых странах, как в Италии, вытащенными интеллигенцией каштанами политического освобождения питается одна будто бы буржуазия, одни капиталисты, дела ничуть не меняют. «Каштаны», столь ценны и вкусны для самой интеллигенции, даже в Италии, что эти примеры, - в этом Плеханов не сомневается, - не разубедят русской интеллигенции в ея уже прочно и бесповоротно сложившемся сознании своей «первой потребности».

Но русский революционер рождён социалистом. Всякая программа должна удовлетворять не только «политические», но и «социалистические потребности» его души. Поэтому Плеханов поставил себе задачу «найти такой способ действия, держась которого, мы»… не только «скорее победили бы царизм», но и «ни на минуту не перестали бы быть социалистами».

Со своими рассуждениями и выводами Плеханов обращался ко всем русским социалистам и всех их, даже тех, что около того времени издавали «Свободную Россию», старался убедить в том, что они должны «оставаться социалистами», «быть ими на деле, а не только на словах»; брался доказать – и вполне резонно, - что все они, с собственной точки зрения, должны стать социал-демократами.

В чём же заключается это социалистическое дело по социал-демократическому учению? // (с. 280)

«…Социалистами на деле, а не на словах[v] нас можно признать только в том случае, если мы делаем социалистическое дело, т.е. способствуем росту классового сознания пролетариата» (Бор. с гол., стр. 68).

Чересчур наивные люди, с одной стороны, чересчур пугливые, с другой, готовы были иногда утверждать, что это «способствование росту классового сознания пролетариата» значит содействие классовой борьбе последнего со всем буржуазным строем. Они забывали, что им только что говорилось о … «поддержке буржуазии со стороны рабочих предместий».

«Способствование росту классового сознания пролетариата» значит не больше, как сближение русского социалиста с рабочими, простое его «хождение к рабочим» - эта новая «работа в народе», следовательно, одно присутствие в рабочей среде драгоценной особы русского социалиста, каков он есть, с теми убеждениями и стремлениями, какие ему заблагорассудится иметь. Вполне естественно после этого, что Плеханов глубоко убеждён в том, что указываемое им дело должны делать все русские социалисты… вполне естественно что он не теряет надежды сделать настоящими соц.-д.-ами даже и сторонников «Свободной России».

Прошлое революционное движение закончило цикл своего развития, выработав непоколебимо следующее основное положение, соблюдения которого требовали «хранители традиции», современные автору «Наших разногласий» и «Борьбы с голодом»: - при русском самодержавном режиме невозможно никакое общественное развитие, невозможна даже постановка каких-либо общественных вопросов. Обязанность революционера всякое возникающее возмущение направлять на борьбу с царским правительством, как первопричиною всех бедствий. Это и есть, говорит Плеханов в «Борьбе с голодом», социалистическое сознание. Будьте социалистами на деле, т.е. несите это сознание в среду русских рабочих. Это и будет «классовое сознание пролетариата».

Если бы мы, рассуждает он, перестали быть социалистами «на деле»; если бы мы оставили «работу в народе»; если бы мы удовлетворились сближением с одним "обществом"… то тем самым отсрочили бы торжество политической свободы» («Борьба с голодом», стр. 66).

Ибо социалисты затерялись бы среди общества и руководителем народных масс была бы сама буржуазия. Но в таком случае – // (с. 281)

«Если в период борьбы с самодержавием буржуазия будет единственной политической воспитательницей пролетариата, то он не достигнет той степени сознательности и того революционного настроения*, какие свойственны были бы ему в том случае, если бы за его политическое воспитание взялись социалисты» («Борьба с голодом», стр. 67).

Наивные люди, воображавшие, что социалдемократизм есть классовая борьба рабочих с буржуазным строем, теперь имеют полную возможность убедиться, что надо «ни на минуту не переставать быть социалистами», надо «способствовать росту классового сознания пролетариата» для того, чтобы «поскорее был побеждён царизм».

Социализм, в самом совершенном своём виде, в виде соц.-д.-изма, есть лишь лучшее средство, скорейший путь для достижения общенациональных интересов всех честных людей.

Все русские либералы, искренне желающие низвержения самодержавия, должны позаботиться о воздвижении в России соц.-дем.-ой партии. Призыв этот скоро был услышан. Наиболее умные русские либералы, при столь искреннем и столь усердном соучастии самих Плехановых, разработали, применительно к русской жизни, теоретические основы будущей соц.-дем.-ой программы в виде легального марксизма.

Последняя из вышеприведённых фраз показывает ещё, что для свержения самодержавия нужна не только соц.-дем.-ия, но и «ортодоксальная» соц.-дем.-ия, «самостоятельная рабочая партия», самостоятельно воспитывающая пролетарские массы. Только в этом случае можно надеяться на более глубокий политический переворот, при котором значительное количество каштанов попадёт в рот самой социалистической интеллигенции. В противном случае, при ничтожной уступке самодержавия, каштаны остаются, почти как и теперь, исключительно в руках плутократов.

Окончательный вывод, составляющий сущность русского социал-демократизма, можно формулировать в словах самого Плеханова следующим образом: Так как, во-первых,

«Рабочий класс важен для революции»[vi] («Наши разногласия», стр. 310), и так как, во-вторых,

«кто же, если не революционная интеллигенция, может способствовать политическому развитию рабочего класса?» (там же, стр. 307),

то –

«любишь кататься, люби и саночки возить… т. е…. всякий, желающий поскорее добиться свободы, должен стараться заинтересовать рабочий класс в борьбе с абсолютизмом»[vii] (Там же) // (с. 282)

Или, тот же самый вывод Плеханов формулирует сам в брошюре о борьбе с голодом:

«Другими словами: содействовать росту классового сознания пролетариата значит ковать оружие, наиболее опасное для существующего строя.[viii] Очень плохой совет дают нам люди, убеждающие нас "на время оставить социализм". Не доктринёрство, а самый зрелый расчёт** и самый верный революционный инстинкт заставляют нас твёрдо и неизменно держаться социализма[ix] (стр. 67).

Да, несомненно! «Самый зрелый расчёт» заставляет русских либералов «твёрдо и неизменно поддерживать» современный русский социализм, как вернейшего слугу при осуществлении его стремления сделаться самоличным, без царской опеки, правителем русского государства, полновластным хозяином национальной прибыли, расхищаемой ныне деспотическим правительством.

*     *     *

В каждой марксистской книжке и чуть ли не на каждой странице можно встретить, как всякому известно, хвастливые заявления, что марксизм впервые понял классовое строение цивилизованного общества, что он один, в противоположность всем утопистам, умеет смотреть на современное общество, как на противоречивое, обречённое на скорую гибель, соединение двух непримиримых антиподов – буржуазии и пролетариата, между которыми, до окончательного момента их полного исчезновения, может существовать лишь борьба на жизнь и на смерть. Как же, ввиду этих горделивых заявлений, объяснить то обстоятельство, что основатель русского соц.-дем.-изма, провозгласившего борьбу между русской буржуазией и пролетариатом, что пионер теории классовой борьбы в России во всех вышеприведённых его выводах, столь благополучно, ничуть не хуже любого общепризнанного утописта, объединяет все классы общества для одного общенационального акта?

В самом деле, из всех приведённых рассуждений Плеханова нет никакой возможности извлечь хоть бы малейшее представление о существовании каких-либо общественных антиподов. Мы слышим лишь простые слова: буржуазия – пролетариат. Оба антипода вполне единодушно и солидарно участвуют в одном общем деле, а дело это ни больше, ни меньше, как… борьба «за торжество свободы». «Буржуазия… толкает и ведёт рабочий класс на борьбу». Рабочий народ «кровью своею платит за торжество свободы». Господствующий класс, эксплуататор, // (с. 283) грабитель, является настоящим апостолом настоящей свободы… Какой утопист когда-либо пытался доказывать большее?

Марксизм так часто заявляет себя проповедником классовой борьбы с современным обществом лишь для того, чтоб скрыть от глаз всех ту свою работу, посредством которой он классовую борьбу рабочих обуздывает, стремясь не выпустить её из наперёд намеченных, строго определённых узких рамок. Не менее часто он повторяет, что он творец теории классовой борьбы для того, чтобы этими уверениями усыпить своих слушателей и за их спиною всё более укреплять прямо противоположное этой теории учение об объективных условиях исторического развития, предназначенное сдерживать мысль о классовой борьбе, не позволять доводить её до её логического конца. Таким образом марксизм своей классовой борьбой лишь щеголяет, она служит ему лишь агитационной фразой, посредством которой он ловко кокетничает с рабочим движением.

Попробуйте довести «теорию классовой борьбы» хоть бы на шаг дальше того, что разрешается научным социализмом; настаивайте хоть бы на последовательном удержании положения о том, что цивилизованное общество есть организация господства, и марксист немедленно отопрётся от своей теории и станет напевать мотивы совсем другой песни, уверяя вас, однако, что он преподносит вам развитие той же теории классовой борьбы. Расчленённое на классы цивилизованное общество объединяется обратно в марксистском учении при помощи столь прочного фундамента, как «экономические потребности страны», единого хозяйственного целого. (Разве это не всё одна и та же ультрапролетарская, ультраматериалистическая экономика, спрашивает вас при этом марксист?).

Таким образом, чисто идеалистическая концепция об обществе, как о едином целом, с самого начала ограничивает, а с течением времени всё больше и больше затушёвывает учение об обществе, как классовом господстве.

Идеализм не рождается в марксизме лишь с появлением ревизионизма. Он заложен в нём, как кардинальная основа Марксова учения. В Бернштейнах и Жоресах он доходит до своего «самопознания»[1].

Экономические потребности общества укрепляется ещё больше в виде столь беспрекословной инстанции, как «экономическая», «историческая необходимость», как законы исторического развития, «законы социального прогресса», перед которыми должны преклоняться даже интересы пролетариата. В результате такого развития «классовой точки зрения» мы благополучно доходим до следующего открытия: - // (с. 284)

«Пролетарские интересы совпадают в настоящее время с интересами наций» (Каутский, «Классовые интересы» изд. Кук., стр. 11), или: - пролетариат является носителем общенациональных интересов… Польские марксисты этот вывод «классовой точки зрения» переводят так: один пролетариат, при свете научного социализма, в состоянии осуществить ту задачу, которая не удалась ни шляхте, ни буржуазии – восстановить польское государство… В русском же переводе это звучит, как мы только что слышали от Плеханова, следующим образом: самостоятельная соц.-дем.-ская партия есть лучшее средство для достижения солидной конституции.

Ещё чаще марксисты уверяют всех в своём абсолютном реализме. Утописты де исходят и апеллируют к отвлечённым идеям и принципам, научные же социалисты рассматривают всегда фактические отношения, ни на минуту не покидая реальной экономической почвы.

Но, если у них это и бывает, то уж никак не в том случае, когда они (как Плеханов в приведённых выше рассуждениях) касаются вопроса о необходимости низвержения абсолютизма. При одном воспоминании об этом его кровном деле, у русского марксиста, как у всякого русского революционера наступает моментально такой могучий «подъём духа», что ему уже, после этого, не подобает оставаться на грешной земле, и мы видим его уже лишь на приличной высоте самой чистой и возвышенной идеи. С этой высоты ограничение абсолютизма, как было на Западе, так будет и в России настоящим «торжеством свободы».

Если на этой высоте пролетарский идеолог вспомнит ещё случайно, что судьба июньских инсургентов не только не похожа на торжество их свободы, так же, как и положение стачечников, разгоняемых и избиваемых демократическими милициями, то он тогда решает, что русским рабочим не время теперь об этом задумываться. Всё должно быть в своё время и в своём месте. До буржуазной революции русские рабочие должны, для успешного её хода, глубоко проникнуться убеждением, что эта революция будет торжеством свободы. Когда собственным опытом убедятся в противоположном, когда в собственном теле почувствуют пули своих Кавеньяков, тогда будет время рабочим самим внести соответственную поправку. Именно только таким способом будут удовлетворены и самостоятельность пролетариата и открытые ещё Гегелем философские основы пролетарского учения.

Но, даже после внесения в надлежащее время соответственных поправок в «классовое сознание» русского рабочего, буржуазная революция должна остаться для него торжеством настоящей общечеловеческой свободы, несомненным освобождением людей вообще от гнёта старых порядков… Хотя плод этой революции – политическая свобода – для пролетариата не означает ещё полной его свободы и послужит // (с. 285) ему лишь средством окончательного освобождения, тем не менее политическая свобода есть безусловная свобода людей вообще, а для пролетариата – доля несомненной свободы, именно полная «свобода борьбы» (sic!?)

Для того, чтобы по данному вопросу выразить мысль Плеханова во всей её полноте, необходимо заимствовать понятия и слова у тех мнимых его противников, которых он называет «социалистами-реакционерами». «Политическая свобода не только средство», но и «самостоятельная цель», «она – благо сама в себе», «составная часть нашего общественного идеала»…

Само собой понятно, что объединять господствующих и порабощённых в одном «освободительном» движении можно лишь с помощью «возвышенных идеалов», и «возвышенных принципов», лишь в области «чистых понятий» и «абстрактных отвлечений», т.е. в области достаточной плотности туманов. В эту область удаляется непримиримейший анти-утопист и ультраматериалист Плеханов ничуть не меньше, чем любой из тех утопистов, утопии которых он только что якобы разбил, - удаляется втихомолку всякий раз, когда ему приходится доказывать необходимость для русских рабочих борьбы за конституцию. При этом «материализм», «классовая борьба»… становятся лишь, так сказать, формами приличия, этикета, необходимого в наш «пролетарский век». Имущественные расчёты, материальные интересы определённых классов общества без малейших затруднений превращаются в руках этого «материалиста» в потребности всех членов общества, в общественные, а потом уже и общечеловеческие потребности, стремления; и на этом пути мнимый анти-утопист получает изрядное и для его целей достаточное количество самых чистых понятий и идей и не менее чистых принципов и идеалов. Стремление либерального общества к более прогрессивной и более производительной эксплуатации рабов всей России, стремление всего буржуазного общества к беспрепятственной реализации своих господских имущественных прав устанавливается нашим «материалистом», как потребность всей русской нации в свободе, как потребность всех русских одинаково «бесправных обывателей», как дело приобретения ими всеми одинаковых прав «свободных граждан свободной страны»[2]. Одним словом, стремление к конституции есть, в конечном счёте, присущая каждому честному обывателю… чистая любовь к свободе. // (с. 286)

Для «ученика» не вполне ещё дисциплинированного, при таком «материалистическом» рассуждении может показаться сомнительным следующее: каким образом пролетарий-раб, не переставая быть рабом, может сделаться свободным гражданином? Может быть такой ученик вспомнит ещё фразу автора «18 брюмера» о том, что идеальная политическая свобода, «социальная» и демократическая республика есть господство буржуазного общества, господство всех его слоёв и в такой мере, в какой оно не было возможно при предшествовавших политических формах. Не следует ли отсюда, заключает невышколенный ученик, что такое торжество свободы, как буржуазная революция, есть лишь более сильное закрепощение пролетариата? Какой вздор, строго останавливает его Плеханов: Маркс до конца своей жизни учил рабочих тому, что их первая обязанность – завоевание демократии. Соц.-д.-ия должна остаться верной каждой букве Марксова учения, не делать никогда таких выводов, каких не делал сам учитель; не подвигаться никогда ни на шаг дальше; не пытаться досказать и распутать то, что спутано у самого учителя, как напр. его взгляд о значении демократии для пролетариата. В этом и заключается чисто пролетарская позиция марксистов-ортодоксов. Что касается рабства пролетариата в современном строе, то Маркс понимал его, очевидно, в переносном смысле: таким же должно остаться и понимание его ортодоксальных учеников. Вообще, каждый «ученик» должен убедиться, что в учении Маркса очень многое является, как показал Бернштейн, лишь «агитационной фразой». Но отсюда никак не следует, что соц.-д.-ия должна отбросить эти «агитационные фразы» эти простые украшения программы, которые самим ученикам ничего не стоят, а привлекают к ним так успешно «рабочие батальоны». Напротив, большая заслуга ортодоксов в том, что они помешали Бернштейну убедить соц.-д.-тию отказаться от своего испытанного пролетарского этикета, от превосходного демагогического средства.

«Материализм», «классовая борьба», сведённая к роли агитационных фраз, нисколько не мешают, таким образом, «широте» марксистского учения. Напротив, благодаря вышеуказанным приёмам, марксизм обеспечен от той «узости», в которой пытались его уличить его противники . Хотя он и сводит «всё», «в конечном счёте», к «экономике» но это, как оказывается, нисколько не мешает ему понимать, не хуже Кареевых, всё «разнообразие исторического процесса» и существование в общественной жизни вполне самостоятельных, никогда не сливающихся областей, как например, области «экономики» и «политики» (см. цитату Плеханова в примечании). Марксисты не уступают Кареевым ещё и в том отношении, что умеют воспринять и сохранить в чистом виде последние два понятия и выводят их прямо из разнообразия потребностей // (с. 287) индивидуума. Люди имеют и духовные и материальные потребности, поэтому каждому человеку присуще стремление и к «политической» и к «экономической свободе». Первую он завоёвывает в буржуазной революции, вторую в пролетарской… Да здравствует Марксова материалистическая теория классовой борьбы! – восклицают восхищённые «ученики».

Таким образом, с полным успехом «конституция» превращена в чистое понятие, в чистую идею политической свободы. Но для желанной гармонии прямых противоположностей требуется превратить в чистую идею и другую из них – рабочее дело.

На протяжении XIX столетия, социализм, во всех разнообразных оттенках, стремится выразить дело рабов мира, как дело всего современного человечества. Создаётся целый ряд учений, из которых каждое, в большей или меньшей степени, в том или другом виде, проповедуют одну и ту же утопию достижения равенства не прямым путём нападения порабощённых на владеющие классы и приобретения ими равных имущественных прав на всю цивилизацию, на всё наследие веков, - а окольным, специальным путём преобразования способа производства по особым кооперативным принципам. Только в зависимости от возможности осуществления последнего рождается возможность равенства. Вопрос о том, каким образом из рук имущих будут вырваны богатства земного шара, заменяется ожиданиями и размышлениями о том, как возникнет социалистическая ассоциация. Социалисты XIX ст. то непосредственно стремятся к созданию образцов социалистического общежития – фаланстеров, или даже к прямому введению нового строя, оставляя в стороне всех владельцев, все существующие власти (Овен, Прудон); то подготовляют лишь «элементы» будущей социалистической организации в виде всевозможных кооперативов, крупных союзов взаимопомощи, крупных потребительских обществ; то, наконец, в лице современных научных социалистов, ограничивают свою «прямую» социалистическую деятельность распространением «научной веры» в «неизбежный процесс», по которому «капитализм сам» «роет себе могилу» и «создаёт необходимую для социализма предпосылку», объединяя, «обобществляя труд» во всё больших и больших размерах. Таким образом, во всех социалистических учениях внимание восстающих рабочих масс отвлекается от их прямой цели – нападения на имущих и их экспроприации и сосредотачивается на общечеловеческой заботе – введения планомерного хозяйства», «излечения общества от его болезней», «решения его противоречий», преобразования современного строя. Война современных рабов с рабовладельцами превращается в стремление всего человечества к более разумной и счастливой жизни. Реальное дело людей превращается в идеал, в новую религию. // (с. 288)

Научный социализм, рекомендующий себя сам, как учение, которому впервые удалось прочно объединить социализм с рабочим движением, с классовою борьбою пролетариата, не только не упраздняет, вопреки всем его уверениям, предшествующих ему утопий, а напротив, специфически преобразуя идеализм прежних социалистов, укрепляет их утопию, создаёт «научную» религию. В своей брошюре о борьбе с голодом, Плеханов так определяет значение научного социализма:

«Современный социализм даёт людям то средство, с помощью которого они прекратят свою зависимость от слепых стихийных сил, подчинят эти силы власти разума»[x] (стр. 62).

Современный социализм есть стремление человечества избавиться от той неволи, существующей на протяжении всей истории, в которой

…«люди были слепыми орудиями ещё более слепых экономических сил,… (и) благодаря этому обстоятельству они пережили бесчисленное множество самых ужасных бедствий и пролили целые моря самой невинной крови». Всё это случилось по "неумению людей стать господами своих собственных экономических отношений"» (стр. 60).

Эта идея, делающая научный социализм столь красивым, идеальным, идея, проникающая действительно всю марксистскую философию, все марксистские сочинения и, в более или менее высокопарных словах, высказываемая обязательно во всякой соц-демократической программе, подменяет, без малейших затруднений, ничуть не хуже Христова учения и всякой другой религии, - господство людей над людьми, рабовладельцев над рабами – в господство… природы над человеком; подменяет созданную веками неволю и закрепощение рабочих масс владельцами земного шара – неволею всех людей и закрепощением их жестокой не людской силой – экономическими слепыми законами. Это лишь на новый лад пропетая старая молитва: мы все рабы Господни!

Научный социализм явился для того, чтобы научить людей «умению стать господами своих экономических отношений». Он научит этому искусству пролетариат, который будет спасителем всего страждущего человечества. Но пролетариат предварительно должен воспитаться, «развить» «в борьбе» свой «ум» и «возвысить свою нравственность» (ор. с., стр. 61). Такое воспитание он может получить только в строе политической свободы, в строе полного господства буржуазии. Так как в России последнее ещё не существует, то рабочие прежде всего, для собственного освобождения… совершат буржуазную революцию. На этот путь наставит их… «наша интеллигенция», которая «должна стать руководительницей рабочего класса в предстоящем освободительном движении». (Наши разногл., стр. 78). // (с. 289)

Превратив описанным способом в чистые идеи и политическую свободу и социализм, превратив потребность буржуазного общества в конституции – в присущую человеку вообще любовь к свободе, а предстоящую борьбу рабочих с буржуазным обществом – в борьбу человечества с лежащими вне его «экономическими силами», научный социализм, в лице русского соц-д-изма, восклицает, как настоящий жонглёр: Идите ко мне все! я нашёл путь, на котором и буржуазия усилит своё господство над пролетариатом, и пролетариат проложит путь к своему освобождению от того-же господства.