Первый всероссийский съезд профсоюзов заседал в Петрограде 7-14 Января 1918 г[ода]. Он прежде всего отразил, как дальнейший стихийный рост профессионального движения, захватывавшего всё более широкие круги рабочих и служащих, так и достигнутую уже довольно высокую степень вертикального и горизонтального объединения союзов. На съезде присутствовало 416 делегатов с решающими голосами и 75 с совещательными. Из числа 416 делегатов с решающими голосами 38 делегатов явилось от 19 всероссийских объединений однородных производств или профессий, 20 — от 20 областных объединений, 68 делегатов от 48 местных советов профсоюзов и 289 делегатов от 162 союзов. 19 всероссийских объединений представляли 2.532.000 членов (металлистов 600.000, текстильщиков 500.000, кожевников 200.000, всеведомственный союз младших служащих 180.000, химиков 150.000, моряков и речников торгового флота 150.000, торгово-промышленных служащих 150.000, рабочих иглы 125.000, пищевиков 120.000, печатников 90.000). Делегаты от местных Советов Проф[ессиональных] Союзов представляли 1.878.000 чел. Наконец, 162 союза, представленных собственными делегатами, объединяли в своих рядах 2.638.812 членов[1]. Партийный состав делегатов отразил общий сдвиг влево, происшедший за время после III конференции: большевиков на съезде было 273, левых с. р.[2] 21, максималистов[3] 6, анархо-синдикалистов 6, меньшевиков 66, правых с. р.[4] 10 и беспартийных 34.

Здесь приходится сделать отступление. Для понимания позиции меньшевиков на I-м съезде профсоюзов и в дальнейшей эволюции профдвижения необходимо иметь в виду, что РСДРП — меньшевики в первые годы революции переживала тяжелый внутренний кризис, и что в различные периоды в ней получали преобладающее влияние различные, более или менее оформленные, течения. Уже в мартовскую революцию 1917 г[ода] меньшевики вошли разделёнными глубокими разногласиями по вопросу об отношении к войне (т[ак] наз[ываемые] «оборонцы» с Потресовым во главе и «интернационалисты» с Мартовым во главе, между которыми располагались многочисленные нюансы оборончества и интернационализма). После революции образовался в меньшевистской партии «центр» (Церетели-Дан), в который вошли многие «оборонцы» и «интернационалисты», и который вёл за собой большинство партии на платформе обороны революции и борьбы за мир без аннексий и контрибуций. Именно этот «центр» руководил Советами Раб[очих] Депутатов и всей «революционной демократией», начиная от апрельского Совещания Советов и до октябрьского переворота. Переворот в октябре 1917 вызвал в меньшевистской партии новую перегруппировку. Часть «центра» с Даном во главе вместе с «интернационалистским» крылом, руководимым Мартовым, отрицательно относясь к большевистскому захвату власти, в то же время // (с. 33) считала необходимым сделать попытку соглашения с большевиками («Викжель») на основе образования социалистической власти «от народных социалистов до большевиков». Другая часть бывшего «центра», в которой находился ряд видных деятелей проф[ессионального] движения (в том числе и автор настоящей статьи) отказалась идти по пути соглашения с захватчиками власти. На экстренном съезде партии в декабре 1917 г[ода] большинство стало на позицию «интернационалистов», а т[ак] наз[ываемое] «правое крыло» и часть бывшего «центра» в новый Центр[альный] Комитет партии отказалось войти. Но вся партия в целом продолжала стоять на позиции свободы и народовластия и признавать недопустимыми большевистские эксперименты в духе немедленного декретного социализма. Лишь под влиянием ноябрьской революции 1918 г[ода] в Германии среди господствующего «мартовского» течения начался пересмотр основных позиций в направлении принятия советской системы (власть трудящихся, свободы для трудящихся) и допущения возможности перехода от капитализма к социализму и в отсталой России при условии действительного осуществления «трудовластия», «раздела власти с крестьянством», установления «свобод для трудящихся», а главное, при условии победоносного развития социалистической революции на Западе и тесного взаимодействия с ней. Меньшевики, несогласные с этой линией партии, нашедшей своё завершение в т[ак] наз[ываемых] «апрельских тезисах» 1920 г[ода], частью, как Потресов и другие, оставаясь социал-демократами, оказались вне рамок партийной организации, частью, как Богданов, Астров, Дюбуа, Гарви и др[угие], образовали так наз[ываемую] «внутрипартийную оппозицию», которая отвергала пути соглашения с большевизмом, не признавала советских форм демократии и «урезанных свобод», а также отвергала возможность построения социализма в отсталой России, хотя бы и через ряд переходных этапов и при взаимодействии с социальной революцией на Западе.

На III Всероссийской Конференции профсоюзов и на I-м Съезде профсоюзов эти разногласия внутри меньшевиков ещё не влияли на содержание их выступлений. Но, начиная со II-го Съезда профсоюзов, восторжествовавшая «мартовская линия» начинает накладывать всё более сильную печать на позицию «группы единства и независимости проф[ессионального] движения», нередко вызывая внутри этой группы острую борьбу. Но совместная работа меньшевиков без различия течений в проф[ессиональном] движении облегчалась их общим признанием необходимости сохранения независимости профсоюзов и сосредоточения их деятельности на защите интересов рабочих, как продавцов рабочей силы даже от «рабоче-крестьянского государства». Общим было также резко отрицательное отношение к уничтожению свободы коалиций и стачек и к огосударствлению профсоюзов.

I-й Съезд профсоюзов собрался в разгорячённой политической атмосфере и отразил страстную борьбу, раздиравшую не только всю революционную демократию, но и российский пролетариат. Съезд открылся на другой день после расстрела 5-го января безоружной демонстрации рабочих, служащих и т[ому] п[одобных], начертавшей на своих знаменах и плакатах лозунг: «Вся власть Учредительному // (с. 34) Собранию!». Съезд заседал под впечатлением только что состоявшегося разгона Всероссийского Учредительного Собрания, просуществовавшего всего лишь один день (6 января).

Политическая обстановка целиком определила работу съезда. Было ясно, что от того или иного отношения к октябрьскому перевороту, от того или иного понимания характера русской революции будут зависеть и дальнейшие судьбы профессионального движения, а также его организационные формы, его задачи и методы деятельности. Разделение на съезде произошло поэтому по линии коренного политического расхождения в понимании характера русской революции и отсюда проистекавшего различного понимания сущности и задач профес[ессионального] движения. Образовались два «фронта». В одном объединились сторонники октябрьского переворота, диктатуры пролетариата и немедленного «перевода» буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую — большевики, левые с. р., «с. д. интернационалисты» (группа Лозовского)[5], анархо-синдикалисты, максималисты и др[угие]; в другом — меньшевики разных толков, правые социалисты-революционеры, «объединённые интернационалисты»[6] и сочувствующие этим партиям беспартийные делегаты. Оппозиция выступала под знаменем «единства и независимости профессионального движения». Это были те самые элементы, которые выступали на III-й Всерос[сийской] Конфер[енции] как «Группа единства проф[ессионального] движения». Но после октябрьского переворота и в виду обозначившегося стремления большевиков подчинить профсоюзы диктатуре, эти группы сочли нужным объединить свои усилия для отстаивания на съезде уже не только единства, но и независимости профессионального движения. Мысль об образовании на съезде «группы рабочих представителей, стоящих на точке зрения единства и независимости профессионального движения» возникла накануне съезда у старых профессионалистов-меньшевиков, Б.С. Батурского, печатника М.С. Кефали и металлиста В.Г. Чиркина (первый был членом Исп[олнительного] Комитета, второй казначеем, третий председателем ВЦСПС, избранного III-ей конференцией). Все трое считали неудобным образование на профессиональном съезде чисто партийных группировок, а кроме того они считали необходимым образовать на съезде группу, способную охватить возможно более широкие круги и беспартийных делегатов на платформе отстаивания коренных принципов дооктябрьского проф[ессионального] движения: его единства поверх политических разногласий и его независимости, как от отдельных политических партий, так и от государственной власти.

Накануне съезда инициаторы устроили два частных совещания делегатов (на первом присутствовало 40-50 делегатов, на втором 180 делегатов). В бюро «группы единства и независимости» были избраны М.Г. Гриневич, М.С. Кефали, В.Г. Чиркин, Б.С. Кибрик, Рубцов и др[угие]. Представителями Ц.К. меньшевиков на съезде, участвовавшими в группе, были И. Майский и С.0. Ежов-Цедербаум[7]. Несмотря на пёстрый состав группы, она работала и выступала на съезде дружно: различные оттенки сказывались не в содержании, а в тоне выступлений отдельных её участников.

Первое же столкновение на съезде произошло по жгучим вопросам // (с. 35) дня. Группа единства и независимости внесла до начала работ съезда, собравшегося 7 января, два внеочередных заявления. Первое заявление, оглашённое Кибриком, содержало в себе протест против того, что «5 января в Москве и Петрограде были расстреляны по приказу Совета Народных Комиссаров защитники Учредительного Собрания». «Таким образом — говорилось в заявлении — власть, именующая себя властью рабочих, солдат и крестьян, вступила на путь вооруженной борьбы с народом... Эта власть не останавливается перед расстрелом рабочих демонстраций, мешая рабочим массам выявить свою волю». Съезд абсолютным большинством принял по этому вопросу резолюцию, предложенную фракцией большевиков и поддержанную левыми эсэрами: «Съезд, заслушав внеочередное заявление правого крыла съезда о расстреле рабочих и принимая во внимание, что Ц.И.К-ом[8] Советов Р[абочих,] С[олдатских] и Кр[естьянских] депутатов выбрана следственная комиссия, куда привлечены и представители союзов, полагает, что такой комиссией будет установлено, кто виноват в расстреле манифестации 5 января, и переходит к очередным делам». Никакого расследования, как известно, произведено не было, виновные в расстреле установлены не были, но рабочие массы фактически с тех пор потеряли возможность открытого выявления своей воли путём устройства уличных демонстраций.

Второе заявление, оглашённое на съезде от имени «группы единства и независимости» Павловым, касалось разгона Учредительного Собрания декретом Ц.И.К. от 7-го января: «Этим актом — говорится в заявлении группы — большевистская власть нанесла жесточайший удар революции […], лишила авангард пролетариата могущественнейшего средства воздействия на другие элементы трудящихся классов и сделала советы рабочих депутатов — испытанные оплоты революции — в глазах широких слоёв демократии врагами истинного народовластия. Этим же актом […] она бесповоротно стала на почву гражданской войны». Заявление заканчивалось лозунгом: «Вся власть Учредительному Собранию!». Большинство съезда приняло по этому заявлению простой переход к очередным делам [9]. Характерно, что в порядке дня 1-го съезда профсоюзов ещё значился пунктом 9-тым: «Рабочее законодательство и Учредительное Собрание». Обсуждение этого пункта порядка дня было снято с очереди событиями 5-7 января...

Политическая обстановка привела к тому, что I-й съезд вынужден был заострить своё внимание на общих вопросах об отношении к октябрьскому перевороту, к новой власти , к перспективам русской революции. Не случайно поэтому, что по основному вопросу о «текущем моменте» на профессиональном съезде выступили партийные лидеры: докладчик Зиновьев (большевик), содокладчик Мартов (меньшевик).

Зиновьев в своём докладе[10] подчеркнул принципиальный характер и исторический смысл перехода власти в руки Советов: «Наши противники не поняли роли советов... Они не поняли, что для нас это основное завоевание, что сейчас это та организационная оболочка, в которой совершается социалистическая // (с. 36) революция». Далее Зиновьев опровергал утверждение меньшевиков об отсутствии в отсталой России экономических, социальных и культурных предпосылок для социализма и о невозможности построения социализма в одной стране: «Когда нам говорят, что социалистическая революция невозможна в одной стране, это […] издевательство над марксизмом»[11]. Но если Россия вступила в фазу социалистической революции, то и положение профсоюзов в новом государстве и их задачи должны радикально измениться, утверждал Зиновьев: «Перенесение центра тяжести проф[ессионального] движения в область организационно-хозяйственную есть платформа проф[ессионального] движения в нашей революции». Ссылаясь на передачу всего речного дела в руки профсоюза речников, Зиновьев заявил: «Мы, сами того не замечая, спорим о том, должны ли профсоюзы являться частицей власти в тот момент, когда они ею уже являются». В таких условиях вопрос о независимости профсоюзов теряет, по мнению Зиновьева, прежнее значение: «Разумеется, мы также за независимость профдвижения, но от буржуазии. Мы свергли власть буржуазии, и в тот момент, когда рабочий класс вместе с беднейшим (крестьянством достиг того, что власть перешла, к рабочему классу, когда союзы ваши являются частицей власти, какой же реальный смысл имеет независимость?».

Мартов (от группы независимости) в своём содокладе[12], отвечая Зиновьеву, указал на то, что «отношение большевиков к советам, как к высшим формам социалистического развития пролетариата, менялось с 1905 по 1917 г[од] несколько раз в зависимости от того, находились ли советы в руках большевистской партии, или они не поддавались взятию их в её руки». Для меньшевиков «советы — одна из форм боевой организации рабочего класса, вызываемая революционным временем […] Говорить, что самый факт существования советов есть свидетельство того, что наступила новая эра в жизни человечества, эра социализма — чистейший вздор». Попытка Зиновьева доказать, что под различным пониманием возможности социалистической революции в России лежат различные классовые основы, опровергается, по мнению Мартова., уже тем фактом, что после неудачи переговоров о соглашении («Викжель») никто иной, как Зиновьев вместе с другими видными большевиками подписал заявление, в котором говорится, что политика Совета Народных Комиссаров ведёт революцию и российский пролетариат к гибели. Мартов решительно возражал против соблазнительной мысли, что можно, опираясь на физическую политическую силу, на миллионы штыков, ввести социалистическое производство, не считаясь с объективными условиями: «В этот момент мы считаем своим священным долгом говорить: нет, это не только невозможно, это не только исторически обречено на неудачу, но если вся энергия рабочих, затраченная в эту сторону, будет связана с действиями, которые подрывают основания республиканской демократии […] то результатом будет не слом классовых сил врагов пролетариата, а, наоборот, силы рабочего класса, силы его организаций успеют надломиться к тому моменту, когда классы капиталистические, на почве разочарования рабочих масс, снова // (с. 37) смогут захватить власть». Пока рабочий класс остаётся классом наёмных людей, основной задачей профсоюзов должна быть защита интересов продавцов рабочей силы. Разумеется, профсоюзы не могут оставаться в стороне от попыток государства регулировать хозяйственную жизнь страны, «но, с одной стороны, если союзы хотят оставаться на почве научного социализма, на почве классового социализма, они должны бороться против всех тех попыток якобы социалистических преобразований, которые на самом деле ведут к дезорганизации промышленности или к ослаблению позиций рабочего класса, а, с другой стороны, они должны сохранять свой характер независимых организаций в отношении той власти, которая в данной исторической ситуации, не может быть властью одного лишь рабочего класса […] и поэтому не сможет свою экономическую политику вести по линии последовательно и чисто выраженных интересов рабочего класса». Вывод Мартова: «Задачи профдвижения заключаются в том, чтобы не давать себя на службу власти, как зависимое учреждение, а принять участие во всей хозяйственной жизни постольку, поскольку элементы реализма, марксизма и научного социализма и учёт реальных сил позволят профсоюзу, как самостоятельной организации, внести исправления в планы власти».

В страстных прениях, разгоревшихся на съезде по этим докладам, надлежит отметить выступление быв[шего] председателя ВЦСПС Гриневича[13], который предостерегал большинство съезда от вступления на путь социального утопизма, ведущий к отказу от независимости профсоюзов и от основных прав рабочего класса — права стачек и свободы коалиций: «Отношение к свободе стачек, к свободе коалиций является для нас той лакмусовой бумажкой, которой мы определяем характер настоящего правительства». В этом вопросе о независимости профсоюзов наблюдались ещё колебания в рядах самого левого блока, солидаризировавшегося с октябрьским переворотом. Так, Лозовский, допуская огосударствление профессион[альных] союзов в будущем, при диктатуре пролетариата и после перехода к социалистическому строю, признавал, однако, что немедленное слияние профсоюзов с рабоче-крестьянскими советами и с рабоче-крестьянским правительством было бы «колоссальной исторической ошибкой».

Борьба двух концепций русской революции и, следовательно, двух диаметрально противоположных пониманий существа, функций и задач профессионального движения в новой исторической обстановке, была предрешена составом первого съезда. За резолюцию большевиков голосовало 182 делегата, за резолюцию «группы единства и независимости» 84, за резолюцию левых эс-эров, в основном солидарных с большевиками, 20 и воздержалось 42 делегата. В принятой резолюции большевиков подчёркивалось, что «октябрьская революция, передавшая власть из рук буржуазии в руки рабочего класса и беднейшего крестьянства, создала совершенно новые условия для деятельности всех вообще рабочих организаций, в том числе и для профсоюзов», что «политика рабочего и крестьянского правительства стала политикой социалистического переустройства общества», что «центр тяжести работы профсоюзов в настоящий // (с. 38) момент должен быть перенесён в область организационно-хозяйственную», что «идея нейтральности профсоюзов была и остаётся буржуазной идеей», что «в развитом виде профсоюзы в процессе происходящей социалистической революции должны стать органами социалистической власти» и что «переходными мерами» в этом направлении являются «теснейшее сотрудничество и неразрывная организационная связь профсоюзов с пролетарскими политическими организациями и в первую очередь с Советами Раб[очих] и Солд[атских] Депутатов».

В резолюции «группы единства и независимости»[14] подчёркивается, наоборот, что «нынешняя революция по своему объективному смыслу является не социалистической, а буржуазной», «возможные в ней социальные достижения рабочих масс не в состоянии изменить основ капиталистического строя», что «в виду этого, производимые в настоящее время социалистические опыты, не колебля основ капиталистического строя, на деле способствуют лишь полному распаду народного хозяйства, чем в огромной степени ухудшаются условия жизни и борьбы пролетариата», что, стало быть, русскому пролетариату «и в дальнейшем придётся вести упорную борьбу с капиталом во всех его видах», что «могущественнейшей опорой пролетариата в этой борьбе являются и будут являться свободные и классово-независимые профсоюзы, действующие во всё более тесном контакте с классовой политической партией пролетариата». Исходя из этих предпосылок, резолюция группы единства и независимости, подтверждая резолюцию III Всероссийской Конференции о задачах профсоюзов, самым решительным образом отвергла «попытку Совета Народных Комиссаров превратить проф[ессиональные] союзы в подсобные органы так наз[ываемого] рабоче-крестьянского правительства».

Сознавая огромное, поворотное, решающее значение принятой первым съездом большевистской резолюции о задачах профдвижения, меньшинство съезда сочло нужным выступить на нём с особой декларацией. В этой декларации «Группа единства и независимости профсоюзов» отметила опасный характер крутой перемены курса в области профдвижения[15].

Для понимания той аргументации, которой пользовалось меньшинство съезда в борьбе против новых тенденций, необходимо принять во внимание, что ко времени I-го съезда большевистский переворот 25 октября ещё не привел к созданию устойчивой власти. Оппозиционные социалистические партии, объединившиеся на съезде профсоюзов под знаменем единства и независимости профсоюзов, рассматривали захват власти большевиками, как временный и скоропреходящий эпизод в развитии революции. Незыблемость капиталистических основ хозяйства в отсталой России они считали, несмотря на непродуманные социалистические опыты новой власти, неопровержимой догмой. Да и сама новая власть, возвестив «переростание[16] буржуазно-демократической революции в социалистическую», сама ещё колебалась в определении охвата, темпа и форм социалистического преобразования хозяйства. Необходимо также принять во внимание, что в первые месяцы после октябрьского // (с. 39) переворота эти социалистические преобразования сводились на деле, если не считать национализации банков, к анархо-синдикалистским опытам захвата предприятий и целых отраслей промышленности отдельными группами рабочих, которые вели к окончательной дезорганизации народного хозяйства. Вся неопределённость и неустойчивость как политической, так и экономической обстановки тех дней, нашла свое отражение, с одной стороны, в некоторой неуверенности и несогласованности в выступлениях на 1-ом съезде профсоюзов представителей большинства, а с другой — в «кассандровых» тонах выступлений меньшинства, пророчивших неизбежное крушение большевистских экспериментов в ближайшее время.

Это в особенности сказалось на докладах и в прениях по вопросу о контроле и регулировании производства. В этом вопросе достаточно резко столкнулись две позиции уже на III Конференции. Но теперь это расхождение выросло в пропасть, ибо изменились радикально как политическая обстановка (переход власти в руки Советов, т[о] е[сть] большевиков), так и экономическая ситуация (захват банков, начало национализации промышленности и социалистических опытов). Подчеркнув в своей основной резолюции о задачах профсоюзов, что отныне центр тяжести профсоюзной деятельности переносится от боевых задач в организационно-хозяйственную область, съезд, естественно, под совершенно другим углом зрения, чем на III конференции, подошёл к вопросу о регулировании промышленности.

Докладчик от фракции большевиков, Циперович[17], проявил ещё в своих рассуждениях известную осторожность. Он прямо заявил, что «было бы величайшей ошибкой, пагубнейшим заблуждением, если бы, увлекаясь социализацией и национализацией производства, мы вздумали бы покамест разбросать свою энергию по всем отраслям». Поэтому он предлагал начать с трестирования каменноугольной промышленности: «Что касается других отраслей производства, то […] сейчас немыслимо, помимо угля, приступить к трестированию и даже синдицированию их»[18]. Докладчик, как мы видим, оставался ещё — по крайней мере для ближайшего времени — на позиции государственного контроля и регулирования капиталистической в основе промышленности. Ему ясно было, что, если рабочие станут «работать не на отдельных предпринимателей, а на все государство, на всю страну», то их придётся полностью обеспечить «и обувью, и необходимой одеждой, и квартирой, и пропитанием и т[ак] д[алее]»[19], что при товарном голоде было бы до крайности трудно, а то и прямо невозможно. Содокладчик (от группы единства и независимости) Череванин (меньшевик) справедливо указал на то, что доклад Циперовича, по своей скромности и осторожности, вовсе не отражает ни взглядов, ни планов, ни практики новой власти. В проекте резолюции, внесённой Череваниным, подтверждается резолюция III-ей Конференции по этому вопросу, подчёркивается необходимость государственного контроля и регулирования, отвергается идея создания «рабочей диктатуры» в органах регулирования и контроля и указывается на необходимость привлечения в состав этих органов // (с. 40) представителей всех слоёв населения, с обеспечением преобладающего влияния в них демократических элементов. Отвергая бойкот новых органов контроля и регулирования[20], резолюция сторонников единства и независимости предлагает профессиональным работникам энергично отстаивать в рабочей массе эти принципы государственного регулирования для противодействия тому разрушению промышленности, к которому должна вести последовательная практика «рабочего контроля», и использовать своё участие в них 1) «в целях борьбы против заводского сепаратизма и за установление полного подчинения органов контроля государственным органам регулирования промышленности» и 2) «против присвоения органами контроля функций заводоуправлений и тем более против полного захвата предприятий». Считая, что Россия абсолютно не готова для социализма и должна пройти ещё довольно продолжительную стадию буржуазного развития, прежде чем достигнуть социализма, и энергично призывая, поэтому, все созидательные силы русского пролетариата бороться против стремления к пролетарской диктатуре в промышленной области и против мнимо-социалистических опытов, резолюция заканчивается призывом «решительно отвергнуть также все попытки превратить профсоюзы в государственные органы контроля и регулирования промышленности, так как такие попытки, приспосабливающие профсоюзы к временной и скоропреходящей конъюнктуре, могут сделать их, по миновании этой конъюнктуры, совершенно неспособными к функционированию в качестве боевых организаций классовой борьбы пролетариата».

В принятой левым большинством съезда резолюции[21] подчёркивается, что «государственное синдицирование и трестирование по крайней мере важнейших отраслей производства (угольной, нефтяной, железной, химической, а также транспорта) есть необходимая подготовительная стадия по пути к национализации производства», что «основой государственного регулирования является рабочий контроль в синдицированных и трестированных государством предприятиях», что отсутствие такого контроля «вызвало бы к жизни новую промышленную бюрократию», что органы рабочего контроля на местах должны быть подчинены главному центру рабочего контроля и опираться на профессиональные организации.

Но если большинство съезда по прежнему отводило огромную роль «рабочему контролю» и даже в особой резолюции развило детальный план рабочего контроля, то совсем другим, более настороженным, было его отношение к первичным органам «рабочего контроля», к фабрично-заводским комитетам. В защиту автономной деятельности фабрично-заводских комитетов выступили немногочисленные на съезде анархо-синдикалисты с Максимовым во главе, хотя и они вынуждены были сделать некоторую, едва ли искреннюю, уступку идее централизации. Но против анархо-синдикалистской концепции автономных фабрично-заводских комитетов дружно выступили все остальные течения, представленные на съезде, от большевиков и до меньшевиков. Докладчик по вопросу о взаимоотношениях между // (с. 41) профсоюзами и фабр[ично-]заводскими комитетами, Рязанов прямо заявил, что «несчастье фабр[ично-]заводских комитетов […] состоит и теперь (т[о] е[сть] после 25 октября) в том что они отождествляют интересы данного завода, фабрики, предприятия с интересами всего народного хозяйства, всего рабочего класса». Докладчик критиковал стихийный захват предприятий ф[абрично-]з[аводскими] комитетами: «решение на данном месте по принципу ’бери снизу’ есть решение, пригодное на день, два, три, не больше». После октябрьского переворота ф[абрично-]з[аводские] комитеты в Петрограде окончательно превратились по свидетельству Рязанова, в органы, заменяющие иногда предпринимателей, а наичаще сотрудничающие с предпринимателями там, где предприниматели идут на некоторые уступки. Т[аким] обр[азом] ф[абрично-]з[аводские] комитеты превратились в органы, занимающиеся управлением, заведыванием данной отраслью капиталистического производства, причём, оказывается, что ф[абрично-]з[аводские] комитеты в преследовании интересов своей фабр[ично-]заводской колокольни доходят до таких пределов, до которых никогда не решались бы дойти предприниматели, опасаясь встретить сопротивление рабочих данной отрасли производства и проф[ессионального] союза в первую очередь. Фабр[ично-]зав[одские] комитеты, говорил Рязанов, «превратились в организацию толкачей по части добывания сырья и топлива для своих предприятий». Вот почему профсоюзам придётся самым внимательным образом наблюдать за деятельностью ф[абрично-]з[аводских] комитетов, «ибо ни в ком, как только в ф[абрично-]з[аводских] комитетах, в этих […] сепаратистских организациях, будущая власть рабочего и крестьянского правительства найдёт противников по пути реорганизации нашего народного хозяйства на социалистических началах»[22].

Сторонники единства и независимости не разделяли, правда, надежд Рязанова на скорую социалистическую реорганизацию хозяйства, но, как и он, они резко отрицательно относились к анархии, порождаемой в области народного хозяйства сепаратизмом фабрично-заводских комитетов. Вот почему и резолюция по этому вопросу была принята съездом почти единогласно — за резолюцию анархо-синдикалистов голосовало лишь 6 человек. В принятой съездом резолюции говорится, что «с развитием и укреплением производственных профсоюзов фаб[рично-]зав[одские] комитеты должны стать органами соответственных профсоюзов на местах» и что «параллельное существование двух форм экономической организации рабочего класса с перекрещивающимися функциями способно лишь затруднить процесс сосредоточивания всех сил пролетариата».

Одним из больных вопросов рабочей жизни ко времени 1-го съезда начала становиться массовая безработица, особенно в связи с сокращением производства и закрытием фабрик, с одной стороны, и с начавшейся стихийной демобилизацией армии, с другой. Особенностью этой безработицы было то, что она вызвана была не перепроизводством товаров, как во времена промышленных кризисов, а недопроизводством, товарным голодом, закрытием фабрик, в связи с хозяйственной разрухой, гражданской войной и «социалистическими» планами и экспериментами новой власти. Декрет Совета Народных Комиссаров от 11 декабря 1917 г[ода], изданный почти накануне съезда, обещал всем безработным пособие в размере полного среднего заработка чернорабочего. Но этот декрет принадлежал // (с. 42) к той серии изданных новой властью после октябрьского переворота декретов, которые сам Ленин позднее назвал «декларативными». На самом деле, как отметил С. Шварц, содокладчик от группы единства и независимости на I-м съезде профсоюзов по вопросу о безработице и борьбе с нею, «средств, которые потребовались бы для обеспечения безработных по декрету, нет ни у государства, ни у органов местного самоуправления и нет возможности получить их сейчас и у промышленников»[23]. Докладчик от большевиков Шмидт подчёркивал, что борьба с безработицей «в условиях переустройства общества на социалистических основах», незаконченной империалистической войны и демобилизации армии возможна только путём организации народного хозяйства и правильного распределения рабочих рук. Поэтому в предложенной им и принятой съездом резолюции союзам[24] предлагается принять участие в государственных органах организации разрушенного хозяйства, приступить к организации бирж труда, находящихся всецело в руках профсоюзов, и приступить на местах в организации касс безработных на основании декрета 11 декабря, чтобы ускорить проведение в жизнь декрета о страховании от безработицы. В резолюции группы независимости, предложенной С. Шварцем[25], подчёркивалось, что основным условием для планомерной борьбы с «совершенно исключительной по своим размерам безработицей» является «превращение гражданской войны и создание власти, пользующейся общенародным признанием на пространстве всей России и единственно способной поэтому приступить к государственному регулированию хозяйственной жизни». В ряду практических мер борьбы с бедствием безработицы резолюция Шварца рекомендовала скорейшее развитие сети бирж труда, распределение наличной работы между возможно большим числом рабочих путём отказа от сверхурочных работ и сокращения числа рабочих дней в неделю, оказание помощи безработным за счёт государства, организацию союзами материальной помощи своим безработным членам и т[ому] п[одобное].

III Всероссийская Конференция предусматривала создание бирж труда на паритетных началах. I-й съезд высказался за государственные рабочие биржи труда. Шварц подчеркнул в этом вопросе расхождение сторонников независимости с большевиками, которые начисто отвергли принцип паритетности: «Если мы, как признал съезд, переживаем сейчас социалистическую революцию, то, конечно, мы должны стремиться к созданию рабочих государственных или городских бирж труда. Если же нам придется ещё существовать в условиях капиталистического строя, — а мне это представляется неизбежным, — биржи труда надо строить на паритетных началах»[26]. Этой альтернативы для большевистского большинства съезда не было, вот почему съезд по предложению Шмидта, высказался за организацию бирж труда, «находящихся всецело в руках профсоюзов».

Выборы в президиум Всерос[сийского] Совета Проф[ессиональных] Союзов, который должен был заменить по новому уставу прежний Испол[нительный] Комитет, был произведены, как и на III-ей Конференции, по коалиционному списку, составленному на основании соглашения фракций. // (с. 43) Перед голосованием от «Группы сторонников единства и независимости» было оглашено след[ующее] заявление: «Расходясь глубоко принципиально с большинством съезда по вопросу о текущем моменте и о задачах профессионального движения, мы настоящим заявляем, что идём во Bceр[оссийский] Центр[альный] Совет Проф[ессиональных] Союзов в целях самой решительной борьбы за полную свободу и независимость проф[ессиональных] союзов»[27]. От большевистского блока в члены президиума ВЦСПС были избраны Шмидт, Матрозов, Озол, Зиновьев, Рязанов, Вейнберг, Владимиров; от группы единства и независимости Чиркин, Волков, Майский и Левин. Томский был избран лишь кандидатом, хотя именно ему предстояло отныне играть руководящую роль в советском профдвижении ближайших лет.

Формальное единство профдвижения было на этот раз спасено. Но внутриклассовый раскол пролетариата обозначился уже достаточно явственно на съезде. Напрасно большевики пытались изобразить борьбу двух блоков на съезде, как борьбу различных классов. На деле борьба шла внутри рабочего класса. Но большевики, и, в особенности, близкие к ним элементы (Рязанов, Лозовский) ещё не решались бесповоротно рвать с традициями русского и международного профессионального движения; меньшевики, считая захват власти большевиками и их социалистическое экспериментаторство временным эпизодом, не могущим радикально изменить пути экономического развития России, с своей стороны, ещё не потеряли надежды на скорую победу своих взглядов. Но разрыв назревал, борьба двух тенденций в проф[ессиональном] движении должна была, по мере консолидации большевистской диктатуры и окончательного перехода её на путь социалистического экспериментаторства, неизбежно закончиться победой официальной концепции, проводимой методами диктатуры и социально-революционной демагогии.