(Глава 3)
Глава 4. Еврейская независимая рабочая партия
Бунт против Бунда
Если рабочие Москвы и Центральной России постоянных рабочих организаций как таковых не знали, то совершенно другое положение было в еврейских районах страны, в черте оседлости. Там существовала довольно сильная и активная партия еврейских социал-демократов (Бунд), построенная по образцу германской социал-демократической партии, но сильно измененная условиями фактического подполья, в котором она находилась в России. Еврейские социал-демократы применяли гораздо более крайние меры и методы, чем их немецкие коллеги, что, конечно, не могло не отразиться на отношениях между Бундом и зарождающейся партией зубатовцев или, как они себя вскоре стали называть, "Независимой еврейской партией". Бунд в это время переживал глубокий кризис, так как уже добился поставленных им первоначально экономических целей: например, некоторого сокращения рабочего времени на основании екатерининского закона о 10-часовом рабочем дне. Добились они также и некоторого улучшения материального положения рабочих. Однако в условиях города, его перенасыщенности мелкими предприятиями и небольшого числа потребителей в черте оседлости, пределы улучшения экономических условий были очень ограниченны, и теперь, согласно Марксу, стоял вопрос о переходе к революционной деятельности. Однако по Марксу, пролетарская революция должна наступить только после того, как капитализм достигнет своей предельной стадии развития, а рабочий класс станет господствующим классом страны. В России же в то время рабочий класс составлял чуть больше 1% населения, а промышленный переворот начался всего лишь лет 10—15 назад, то есть русский капитализм в лучшем случае только подходил к стадии зрелости. И вести в этих условиях партию и рабочее движение к революции противоречило теории. Страна в целом была не готова к ней.
Этим-то кризисом и решил воспользоваться Зубатов. Он хотел вступить в переговоры непосредственно с руководством Бунда и даже вызвал к себе телеграммой одного из его руководителей (Кремера), чтобы переговорить с ним относительно судеб арестованных в 1898 году бундовцев. До сих пор неясно, состоялась эта встреча с Кремером или нет. Существуют мнения, что встреча все-таки состоялась. Но, с другой стороны, Зубатов сам писал о том, что Кремер не явился в Москву из опасения, что при переговорах Зубатов де может выудить у него информацию о Бунде и воспользоваться ею. Однако сам Зубатов подчеркивает, что вызывал Кремера только для того, чтобы убедить его в правоте своей точки зрения[1]. Так или иначе, не вполне ясно, состоялась ли эта встреча или нет.
В июне 1900 года из Москвы начали появляться освобожденные бундовцы. Некоторые из них предупреждали о великой опасности зубатовского замысла, другие были просто глубоко подавлены, а третьи вернулись явно обращенными в зубатовскую веру, с надеждой на легализацию рабочего движения. Они весьма активно критиковали политическую и подпольную деятельность Бунда и призывали рабочих принять участие в легальной борьбе за хлеб и знания. Особенно большое впечатление на бундовцев произвели заявления членов союза работников щеточных производств, которым Зубатов предложил легализовать свой союз и предоставить субсидию в 20 тысяч рублей для организации своего органа печати[2].
По совету Зубатова, все эти люди должны были оставаться пока в рядах Бунда, чтобы проповедовать новую программу действий, которая включала в себя следующие пункты: во-первых, замену революционного учения эволюционным и отказ от всех форм насилия; во-вторых, приоритет в области общественных отношений за самодержавной формой правления, как наиболее бесклассовой, включающей в себя элементы посредничества и арбитража; в-третьих, четкое различение функций революционных движений и профсоюзной борьбы (профсоюзные движения базируются на принципах капиталистической системы, в то время, как революционеры стремятся к преобразованию всей общественной системы; рабочее движение заинтересовано исключительно и непосредственно в борьбе за экономические интересы и, в-четвертых, ясное понимание того, что стихийная свободная деятельность кончается там, где начинаются прерогативы государства, или, иначе говоря, инициатива должна направляться через государственную администрацию[3].
Центральный комитет Бунда в августе 1900 года отреагировал на это специальной прокламацией, в которой говорилось, что любой революционер, вступающий в переговоры или в какие-либо отношения с Зубатовым, наносит вред рабочему делу. "Нам не следует, говорилось в прокламации, — ни разговаривать с Зубатовым, ни предъявлять ему никаких заявлений, ни писать ему прошения, ни брать взаймы от него деньги. Тот, кто не подчинится этим требованиям, будет считаться предателем и провокатором".
По словам историка еврейского рабочего движения и в прошлом его участника Фрумкина, это была первая декларация, выпущенная какой-либо революционной организацией против зубатовской деятельности. В результате, между Бундом и зубатовцами начала расти пропасть и, в конце концов, зубатовцам пришлось Бунд покинуть и начать организацию собственных сил[4].
Хотя Давид Заславский в своей работе "Зубатов и Маня Вильбушевич" и уверяет, что прокламация центрального комитета Бунда сразу же подорвала доверие к зубатоискому движению среди еврейских рабочих, на самом деле положение было совсем иное. Даже формально зубатовцы не выходили из бундовских организаций еще в течение целого года, то есть, короче говоря, местные бундовцы не очень-то обращали внимание на эту прокламацию. Только в июне 1901 года начала действовать так называемая Независимая еврейская рабочая партия. И сразу результат не заставил себя ждать. Как сообщает в одном из своих донесений Зубатов, Бунд оказался в очень затруднительном положении, Рабочие требовали от него возможности повышать свое образование, а Бунд вместо этого призывал их к революции и конспиративной работе. К Независимой партии начали присоединяться целые ремесла. Бунд ответил на это бешеной пропагандой, уверяя рабочих, что независимцы - предатели и агенты полиции, и что, посещая открытые собрания независимцев, рабочие сами себя ставят под удар. Пропаганда возымела действие и вызвала волну отхода только что пришедших к независимцам кадров. Вскоре партия осталась почти без членов. Тогда решено было воздействовать на рабочих через печать — для объяснения своих целей и задач. Однако такую печать русская цензура того времени ни за что бы не разрешила. Независимцы воспользовались испытанным средством — выпуском ротаторных листовок, в которых объясняли необходимость отделения экономического движения от революционного и возможность легализации первого. В результате, писал Зубатов, наиболее сознательные рабочие начали возвращаться к независимцам. Но на этот раз рабочие вступали в организацию сознательно, зная, куда и зачем идут.
Начальник минского Охранного отделения Васильев разрешил независимцам встречаться в общественных залах по субботам. При этом различные ремесла встречались отдельно. На собрания приходили буквально толпы, залы были переполнены. Через некоторое время вся экономическая жизнь еврейских рабочих города Минска была уже в руках независимцев. Был выработан проект устава. Рабочие входили во вкус, быстро усваивая задачи и возможности экономической борьбы, приводя в отчаяние бундовцев и делая невозможными все их попытки подпольной деятельности. И все-таки, несмотря на этот успех, партия должна была оставаться на нелегальном положении[5].
Началась пора открытых массовых собраний независимцев со спорами и диспутами, на которые приходили и бундовцы. Иногда споры даже кончались драками. Однако Бухбиндер, очевидно, ошибается, когда утверждает, что после особенно острых споров бундовцев арестовывали. Одна из руководителей независимцев Маня Вильбушевич в своем личном письме к Зубатову описывает тогдашнюю обстановку иначе. Она пишет о том, что за этот год не было ни одного ареста, хотя бундовцы ежедневно распространяли свои прокламации. "То, что никого не арестовали — большая мне помощь, — пишет Вильбушевич Зубатову. — Аресты были бы на пользу только Бунду, который мечтает о них"[6].
Ясно, что Мане Вильбушевич не было смысла врать Зубатову, так как уж он-то, во всяком случае, знал бы, происходят аресты в Минске или нет. Несмотря на утверждение Заславского, что отсутствие арестов вызвало подозрение среди рабочих и отход их от независимцев, на самом деле, согласно документам, ряды их продолжали расти вплоть до начала 1903 года, то есть до самороспуска партии независимцев в Минске, о чем речь будет ниже. К августу 1901 года Независимая еврейская рабочая партия руководила рабочими союзами переплетчиков, металлистов, деревообделочников, строителей, щеточников и жестянщиков. Партия особенно активизировалась в борьбе за улучшение условий труда. За короткое время независимцам удалось достигнуть значительных успехов в этой области. Работодатели шли на уступки за уступками[7].
Методы работы независимцев в Минске были близки московским. Однако нужно не забывать, что в Минске, в отличие от Москвы, речь шла в основном о ремеслах и небольших фабриках. Добиться уступок в этих условиях было легче, чем в Москве, где обосновались такие крупные миллионеры-промышленники, как Гужон. Поэтому и успехи минских союзов независимцев были весьма внушительны. Формальное же число членов организации опять трудно выяснить. Протоколы собраний указывают на цифру полторы тысячи. Данные Зубатова тоже не противоречат ей. В своем сообщении он говорит о том, что в минской организации независимцев состояло более тысячи пятисот рабочих[8].
Структура минских независимцев была аналогична структуре московских зубатовских организаций. Тот же центральный совет с федеральной системой связи и с самостоятельными отраслевыми организациями, выбирающими представителей в совет, те же отраслевые библиотеки. Члены союзов платили в пользу стачечного фонда пять копеек в неделю. Каждый союз пользовался широкой автономией. Центральный совет или так называемый рабочий комитет, пользовался правом кооптации дополнительных членов в состав комитета по их квалификациям. Комитет издавал двухнедельный бюллетень под названием "Арбайтсмаркт" на идиш тиражом от 1000 до 1600 экземпляров, получая на свои нужды от союзов 10% всех собранных стачечных средств. Рабочий комитет выделял также трех представителей в независимую партию, через которых и осуществлялась связь между партией и союзами. В случае конфликта с управлением предприятия рабочие немедленно должны были информировать совет своего отраслевого союза. Совет союза писал затем соответствующее письмо владельцу. Если владелец соглашался, происходила встреча между представителями совета и администрации, и спор разрешался путем переговоров. Если владелец или работодатель не реагировал на письмо, совет посылал новое письмо. Если же ответа и на него не следовало, посылалось третье, в котором содержалась информация о том, что если он не отреагирует и не встретится с представителями совета, начнется стачка. Если же и это не помогало, начиналась забастовка[9].
Надо заметить, что в выработке идеологии еврейские независимцы значительно обогнали своих русских коллег в Москве. Московские рабочие имели только устав, в то время как минская организация выпустила манифест и программу, утверждавшую ее принципы. Вкратце манифест заявлял о следующем: во-первых, ни одна теория не имеет права претендовать на непогрешимость, вести необразованные массы к целям, которые массы даже не понимают; во-вторых, еврейский рабочий класс требует хлеба и знаний, и эти цели должны быть достигнуты; в-третьих, преступно жертвовать материальными нуждами рабочего класса во имя чисто политических целей; в-четвертых, каждый рабочий имеет право на поддержку той партии, которая ему по душе; в-пятых, следует считать недопустимой политику Бунда, который не разрешает интеллигентам, расходящимся с ним в политических взглядах, иметь какой-либо контакт с рабочими массами.
Программа независимой еврейской рабочей партии содержала четыре важнейших пункта:
Пункт 1. Цель еврейской независимой рабочей партии состоит в улучшении материального и культурного положения еврейского пролетариата посредством как легальных, так и нелегальных культурных и экономических организаций, а также в распространении научных и профессиональных знаний среди рабочих.
Пункт 2. Политические вопросы интересуют партию только постольку, поскольку они относятся к интересам рабочих.
Пункт 3. Партия объединяет рабочих всех политических взглядов, равно как и тех, у которых таковых нет, для целей экономической и культурной деятельности.
Пункт 4. Конституция партии — демократична, то есть управление партией идет снизу, а не сверху. (Полный текст программы — у Б. М. Фрумкина, см. сноску [10] этой главы.)
Тон прокламаций еврейских независимцев был действительно независимым и резко отличался от верноподданнической ориентации московских зубатовских организаций. Например, в одной из своих прокламаций от 20 июня 1902 года, в которой независимцы снова атакуют Бунд, говорится о том, что нет абсолютно никакой необходимости в том, чтобы рабочий считался социал-демократом только потому, что он платит 5 копеек в фонд своего союза, потому что за эту формальную связь с социал-демократами, о которой рабочий чаще всего и понятия не имеет, он может быть сослан в Сибирь. Давайте называть вещи своими подлинными именами, — говорится далее в прокламации. — Пусть экономические союзы откажутся от своих социал-демократических приставок. Тогда они будут подвергаться гораздо менее тяжелым наказаниям и преследованиям со стороны правительства и, мы надеемся, что, в конце концов, будут полностью легализованы[11].
Как мы видим, организаторы партии независимцев, как и евреи вообще, были весьма осторожны и не потеряли головы от полупризнания и полулегализации. Даже их выражение лояльности царскому режиму и принципам, на которых эта лояльность строится, были весьма сдержанными.
"У независимой партии, — говорится в другой прокламации, — нет определенного взгляда на существующую политическую систему. Основываясь на строго марксистских принципах, партия считает, что эта правительственная система не является случайностью, но имеет глубокие корни в жизни и истории страны. Под этой системой русский народ развился от полудикого состояния до вершин Толсто-то и Менделеева. Под этой системой были освобождены крепостные. Поэтому не будет ничего сверхъестественного, если эта система создаст условия наиболее выгодные для развития рабочего движения, стоящего на широкой базе. Социал-демократические господа, где, кроме вашей фантазии, видите вы восстание рабочих против правительства? Забастовки в Златоусте, Ростове, Тихорецке были актами признания рабочими экономической эксплуатации. Вы же эксплуатировали эти забастовки в свою пользу, для целей своей партии и, делая это, отправили рабочих под пули"[12].
В этих прокламациях налицо сходство идеологических платформ партии независимцев и рабочего сионизма. В обеих программах тот же упор на необходимость культурной эволюции и сходное отношение к России и ее проблемам — взгляд на нее как бы со стороны. Неудивительно поэтому, что с одобрения и по настоянию Зубатова съезд сионистов в 1902 году состоялся именно в Минске. До волны погромов 1903 года сионисты тесно сотрудничали с независимцами[13].
Независимцы Северо-Западного края
Главными базами Независимой еврейской рабочей партии были Минск и Бобруйск. Предпринималась попытка распространиться и на другие города, в результате чего в ряде небольших городков Белоруссии также возникли группы независимцев. В Одессе же независимцы выросли в русско-еврейскую организацию. Главным руководителем был еврей Шая Шаевич, а многие его помощники ~ русские. Состав рабочих организаций был также смешанный, однако русских было больше, чем евреев. Была попытка организации зубатовских союзов и в Киеве, И если бы организация пустила там корни, то она бы пошла скорее всего по тому же пути, что и в Одессе. С этой целью в Киев приезжал представитель петербургских зубатовцев Лопырь. Были организованы два инициативных собрания 14 и 17 мая 1903 года, но без каких-либо ощутимых результатов. На собраниях присутствовало всего лишь 8 человек. Причина неудачи объясняется вмешательством генерала Спиридовича, главы киевского Охранного отделения. Зубатов настаивал, чтобы Спиридович способствовал развитию в Киеве независимых рабочих союзов, однако тот упросил Зубатова не спешить под тем предлогом, что де он хочет сначала очистить город от местных революционеров[14]. Невольно возникает вопрос, почему киевская попытка Зубатова была предпринята так поздно, лишь в начале 1903 года. Во-первых, причина кроется в составе населения Киева, где среди рабочих не евреев было гораздо больше, чем в Одессе. А это означает, что развивать в Киеве профсоюзное движение, тем более под руководством евреев, было чрезвычайно трудно даже при поддержке Министерства внутренних дел. Вторая причина кроется, по-видимому, в отношении жандармского отделения Киева к методам Зубатова. Старый жандармский генерал Новицкий, стоявший во главе киевской жандармерии, был категорически против Зубатова, даже обвинял его в провокаторской деятельности, недостойной офицерского мундира[15].
Главный провал, однако, ожидал независимцев в городе Вильно. В мае 1902 года в Санкт-Петербург была вызвана и представлена министру внутренних дел Плеве Маня Вильбушевич. Там она сделала доклад о деятельности еврейской независимой рабочей партии. После этого Плеве поручил ей послать одного из активных членов своей партии в Вильно, чтобы сформировать там движение, аналогичное минскому. Эта миссия была поручена независимцу Чемерисскому и двум промышленным рабочим. Однако, как только Чемерисский прибыл в Вильно, он сразу начал получать анонимные письма, угрожавшие ему расправой. Вскоре стало известно, что перед самым его прибытием в Вильно там была разогнана и жестоко избита полицией первомайская демонстрация рабочих. Кроме того, была еще свежа память о недавнем покушении еврея Лекерта на ненавистного губернатора города Вильно фон Вааля, за что Лекерт был повешен.
Понятно, что бундовцы не могли не воспользоваться всем этим, настраивая рабочих против правительства, призывая к революции. Следствием этой атмосферы были угрозы Чемерисскому убийством, жестокие нападки на него в дебатах и прениях. Бундовцы называли его предателем и провокатором. Несмотря на это первые два письма Чемерисского были сдержанно оптимистическими, он даже говорил о переходе значительного числа рабочих на его сторону. Но уже третье письмо было безнадежным. В нем он писал, что работать в Вильно совершенно невозможно, что он окружен всеобщим бойкотом и что у независимцев почти нет контакта с рабочими массами. Позже стало известно, что бундовцы запугивают и избивают рабочих, желающих вступить в контакт с независимцами.
"Несколько дней назад, — пишет Чемерисский, — еврейский рабочий, приехавший из другого города, получил три ножевые раны в голову, потому что, не зная местных правил, он согласился работать на фабрике дольше, чем ему полагалось. Только здесь я понял, какой важный луч надежды вносит наша партия. Бундовцы здесь — это подлинные антисемиты. О, как я мечтаю отомстить этим типам! Бунд — не соперник, не конкурент, а наш враг".
И это пишет недавний активный член Бунда, перешедший к независимцам[16].
В помощь Чемерисскому посылают Шмуэля и Гольберга, Их письма, особенно письма Гольдберга, несколько оптимистичнее писем Чемерисского. Гольдберг пишет, в частности, что многие рабочие недовольны террором и насилиями Бунда. Однако из попыток независимцев в Вильно, добавляет он, мало что получается.
По-видимому, главной причиной неудачи был сам политический климат в Вильно, создавшийся в результате повешения еврейского рабочего Лекерта, убившего ненавистного всем фон Вааля, а также действия полиции во время первомайской демонстрации. В письме Зубатову от 27 июня 1902 года Маня Вильбушевич рассказывает о типичном рабочем собрании в Вильно. После блестящей речи Волина, создавшего очень благоприятное впечатление в пользу независимцев, — пишет она, — вскочил молодой человек и начал говорить о Ваале и гибели на виселице Лекерта, а потом задал риторический вопрос толпе: разве можно сотрудничать с тем правительством, которое одобряет бичевание рабочих масс и повешение граждан? Далее молодой оратор сказал, что теоретически независимцы правы: самодержавие не обязательно должно сопровождаться репрессиями и оскорблениями своих подданных, но на практике происходит обратное. В заключение Маня Вильбушевич говорит, что искренние, зажигающие слова молодого оратора одержали победу, потому что революционные настроения всегда поддерживаются чувством и укрепляются репрессиями[17].
Нужно особо подчеркнуть, что в отличие от Москвы и Санкт-Петербурга еврейские независимцы так никогда и не получили со стороны правительства разрешения на легальную деятельность. Это, конечно, не могло не способствовать и провалу в Вильно. В письме Зубатову от 24 октября 1901 года Маня Вильбушевич полна оптимизма, но кончает это письмо все-таки выражением некоторого опасения. "Если правительство не возьмет назад то, что оно нам уже дало, — пишет она, — оно будет способствовать действительно подлинной и очень значительной конструктивной эволюции в России"[18].
Зубатов был глубоко подавлен тем, что правительство не выполняло его рекомендаций вообще и в отношении еврейского рабочего движения, в частности. В одном из своих писем он пишет:
"Жандармы все портят, а потом нам придется снова биться головой о стенку в поисках новых решений. Я, например, только сейчас начинаю понимать, что рабочее движение — не политическое и не социалистическое явление, а прежде всего — капиталистическое. Единственные полностью положительные элементы для него это — кредит, освобождение от нужды и от темноты. Но кто объявит об этом во всеуслышание? Рабочие слишком темны, интеллигенция не может этого понять, а если и поймет, то это ей не понравится, потому что тогда в ее распоряжении не останется нужного для нее инструмента для борьбы за политические проблемы мирового масштаба. Правительство? Его деятельность носит строго пассивный характер"[19].
Как видим, в этом письме нет уже характерных для Зубатова уверенности и оптимизма. А так как это его официальный доклад в департамент полиции, то вряд ли приходится сомневаться в искренности и глубине его разочарования деятельностью правительства. В другой своей записке от 22 января 1902 года Зубатов говорит о необходимости разрешить независимцам издавать легальные газеты на идиш и указывает на неравное положение по сравнению с Бундом, который печатает 8 газет в России и одну за границей. Далее он подчеркивает, что, поскольку почти все евреи грамотны, лояльные по отношению к правительству газеты на еврейском языке были бы особенно необходимы[20].
В другом длинном письме от того же 22 января 1902 года, адресованном департаменту полиции, Зубатов пишет о двух очень трудных, хотя и парадоксальных преградах, которые помешали развитию еврейской независимой партии:
"Партия, которая является инструментом и рупором идеи легализации рабочего движения, — пишет он, — остается до сего дня нелегальной. В результате рабочий, который только начинает привыкать к атмосфере свободы, вынужден снова уходить в подполье. Член независимой партии говорит, что бесклассовое самодержавие позволяет существовать бесклассовому экономическому движению, затем он останавливается в недоумении, видя массовые аресты рабочих за простые экономические стачки. Еще большей преградой является цензура. Необходимо выполнение следующих двух условий, чтобы обеспечить успех борьбы независимцев против революционного движения: а) профсоюзы и все другие формы экономических организаций рабочих должны быть легализованы и б) больше свободы должно быть предоставлено для публикации экономической и научно-популярной литературы на идиш"[21].
Как мы уже сказали, антииудаизм правительства, продолжающиеся ограничения прав евреев и волна погромов также подрывали доверие к независимцам и привели к закрытию организации в июне 1903 года. В прокламации, которая была в связи с этим выпущена, говорится, что одной из причин самороспуска является секретный циркуляр Министерства внутренних дел, запретивший сионизм в России. Далее прокламация продолжает: "Если еврейская организация будет продолжать существовать с единственной целью — быть классовой организацией, это ничем не поможет легализации всероссийского рабочего движения, если при этом не будет параллельного русского рабочего движения, не считая робкого и кроткого движения по московскому образцу. Если еврейское движение будет оставаться в одиночестве без параллельного по силе и масштабам русского рабочего движения, то это будет только во вред еврейскому делу, так как даст почву утверждениям, что корень всего зла в евреях, а русские чисты, как голуби. Чисто экономические объединения, если таковые будут формироваться и в будущем, не нуждаются в партии, как объединяющем начале, в партии, у которой нет перспектив на легализацию"[22].
Иначе говоря, нужно задавать вопрос не о том, почему еврейская Независимая партия самораспустилась, а о том, как она могла в таких условиях просуществовать столько времени, развиваться, и расти[23]. Еще накануне самороспуска движение было далеко от упадка. Из письма Васильева Зубатову, написанного всего лишь двумя месяцами раньше, следует, что независимцы продолжают успешно впитывать в себя социал-демократов и революционеров, и не присоединяются к ним разве только лентяи[24].
Это еще раз показывает несостоятельность тезиса социал-демократов, что самороспуск Независимой партии был результатом активной деятельности Бунда. Тот факт, что Независимая партия смогла просуществовать и успешно развиваться более двух лет в таких неблагополучных для себя условиях, говорит о широких перспективах для такого движения в России того времени, будь политика правительства немножко более разумна и последовательна.
В Одессе и Южной России
Время зарождения одесской организации примерно совпадает с событиями в Вильно. Но в отличие от Вильно, в Одессе за короткий промежуток движение независимцев разрослось очень бурно. Формально начало было положено еврейскими независимыми из Минска, которые направили в Одессу Когана-Волина. В своем первом письме из Одессы он отмечал, что в Одессе, к счастью, нет настоящего социал-демократического рабочего движения и, в то же время одесситы понятия не имеют о таких вещах, как фонды взаимопомощи и стачечные фонды.
"Тут достаточно часто бывают стачки и забастовки, — продолжал он далее, — но они совершенно стихийны... Рабочие ищут чисто экономических форм организации. В нашем распоряжении есть уже группа из двадцати первоклассных ребят, бывших революционеров. Мы решили немедленно приступить к созданию независимой рабочей группы, которая примет полностью нашу программу. Наша партия — еврейская, однако, в Одессе чисто еврейское движение невозможно. Только легальное движение может быть базой рабочего движения Одессы, подпольные профсоюзы здесь невозможны. На нашей стороне будут сливки местной интеллигенции, в том числе и университетские профессора. У нас будет чисто рабочая газета, наподобие тех, что издаются за рубежом. Месяца через полтора можно будет организовать рабочий комитет и совет руководителей. Что касается партии, то она может развиваться только в условиях широкой легализации и при помощи хорошей литературы соответствующего направления на русской языке. Нам полностью сочувствуют такие представители еврейской одесской интеллигенции, как Ахад Хаам и Дубнов"[25].
Бухбиндер и Ельницкий отмечают, что движение независимцев в Одессе действительно было весьма успешным, и в качестве причины приводят те же доводы, о которых говорил в своем письме Коган-Волин — что рабочие в Одессе находились под гораздо меньшим воздействием революционных партий, чем в Вильно, Кроме того, атмосфера в Одессе была гораздо более открытая, там не было такого антагонизма между евреями и христианами, как на северо-западе или как в Киеве[26].
Как мы уже говорили, одесскую организацию возглавил Шая Шаевич. Маня Вильбушевич также отправилась в конце 1902 года в Одессу с тем, чтобы помочь Шаевичу заложить основы отраслевых профсоюзов. Шаевич с большой страстью и энергией начал пропагандировать идею экономической борьбы. С января 1903 года общие собрания новорожденной Независимой партии происходили почти ежедневно; затем — два-три раза в неделю, а число рабочих, посещавших каждое собрание, выросло от 40 до 500. К апрелю 1903 года Независимая рабочая партия Одессы насчитывала примерно две тысячи членов, разбитых на отдельные профсоюзы. Были созданы: союз машиностроительных и механических рабочих, союз мореплавателей, пожарников и других рабочих торгового мореплавания, союз пекарей и т. д. Во главе всех этих союзов стоял независимый рабочий комитет. Надо особо подчеркнуть, что как только организации сформировались, они сразу начали действовать, предъявляя требования хозяевам и правлениям предприятий, требуя повышения зарплат, сокращения рабочих часов, лучших условий труда и протестуя против права работодателей единолично прогонять рабочих без согласия представительства рабочих. В своих протестах независимцы угрожали начать стачки, если такие явления будут иметь место и дальше[27].
Всего лишь за несколько месяцев одесские организации количественно превзошли уже известные организации независимцев, и были более многочисленны, чем любая из организаций Бунда. Старший фабричный инспектор Херсонской губернии И. Попов говорит, что, по некоторым подсчетам, общая численность независимых рабочих союзов Одессы достигла шести тысяч. Согласно другим источникам — всего лишь трех тысяч. Некоторые даже говорят об одной тысяче. Я лично думаю, что в их организациях было, примерно, 500 активных членов и около трех тысяч, которые только платили членские взносы[28].
Такой бурный рост организации должен был, казалось, убедить царское правительство в жизнеспособности направления независимых союзов и популярности их среди рабочих. Помимо Одессы, движение начало быстро распространяться на Елизаветград, Николаев и Херсон; при этом в каждом из этих городов возникали отраслевые профсоюзы, возглавляемые местным независимым рабочим комитетом. Однако ничего подобного не произошло. Политике правительства явно не хватило необходимой эластичности в действиях и дальнозоркости в планировании своих действий. Департамент полиции так, к примеру, инструктировал жандармское управление Одессы: "Было бы неудобно официально разрешить этим лицам организовывать свои собрания и конференции или, тем более, распространять их обращения среди рабочих и оказывать им какое-либо активное содействие. Однако допустимо не преследовать их за любую из вышеназванных деятельностей и проявлять к ним терпимость[29].
Сколь непрочной была эта терпимость, показывает то, что первая же большая стачечная волна, организованная при участии зубатовских организаций Одессы, привела к отмене вышеприведенного распоряжения.
Как мы уже сказали, хотя одесское движение и переросло свою материнскую организацию в Минске, тем не менее, она была всего лишь особым ответвлением Независимой еврейской рабочей партии. Одесские независимцы тщательно придерживались минской модели, исключая, конечно, национальную политику, так как в отличие от минской организации, состав одесской был преимущественно не еврейским. И это было также одной из причин бурного роста организации в Одессе. Немаловажное значение имела также личность Шаевича и его ближайших помощников[30].
Главным идеологическим и политическим документом Одесской независимой партии была прокламация, опубликованная 10 августа 1902 года в виде брошюры и распространявшаяся среди рабочих Одессы. Прокламация была подписана Независимой рабочей группой. Она гласила, что независимые союзы, прежде всего будут бороться за материальное благополучие рабочих, критиковала революционные партии за то, что те вместо заботы о повседневных нуждах рабочих поднимают вопросы политической борьбы и пропагандируют радикальные методы.
"Только подлинные рабочие союзы могут полностью посвятить себя борьбе за наши нужды и объединить нас в мощную массу рабочих на принципах широкого фронта, — писалось далее в прокламации. — Подлинное профессиональное движение не разрешено пока еще в России в основном из-за того, что совсем недавно возникла эта потребность, только недавно рабочие сами поняли необходимость таких союзов; но эта идея еще необычно нова, и правительство ее опасается и подавляет. Нужно помнить, что идею рабочего движения с самого начала поднимали революционные партии. И ни сами рабочие, ни политические партии, ни общество в целом, ни даже правительство до сих пор не могли сделать четкого различия между политическим движением и подлинно экономическими целями рабочих, желающих объединиться"[31].
Вскоре независимый рабочий комитет выработал устав одесских союзов и представил его на одобрение губернатору. Вот вкратце основные пункты устава, составленного Шаевичем и его группой.
1) Необходимо улучшить условия жизни и труда рабочих, поднять их интеллектуальный и духовный уровень, а также сократить рабочий день, увеличить ставки, ввести взаимную страховку на случай болезни или нужды, организовать лекции на общие и профессиональные темы.
2) Каждый рабочий-металлист, получающий зарплату и ведущий честный образ жизни, может быть членом союза. Любой же член союза, превращающийся в подрядчика или предпринимателя, теряет свое членство.
3) Каждый член союза платит вступительный взнос 50 копеек, а затем 10 копеек в неделю. В случае особой нужды, например, во время забастовки, союз может обратиться за помощью через независимый комитет Одессы в другие союзы.
4) Фонды союза расходуются на стачки и на публикацию листовок, докладов и отчетов.
5) Союзом управляет: а) совет выборных представите лей, б) контрольная комиссия, в) особые комиссии, г) общее собрание всех членов.
6) Совет состоит из членов, выбранных тайным голосованием на три месяца. Совет посылает своих представителей в независимый рабочий комитет.
7) Казначей союза выбирается на общем собрании избранных представителей.
8) Контрольная комиссия проверяет финансы и следит за деятельностью совета и комиссий.
9) Долг каждого члена платить членские взносы, регулярно посещать собрания союза, подчиняться всем решениям общего собрания и совета, сообщать совету любую информацию из той отрасли, в которой он работает, развивать и распространять идеи солидарности и самопомощи[32].
Особый интерес представляет пункт 2 этого устава, запрещающий членство в союзе любого работодателя, владельца и даже рабочего, занимающего какую-либо командную должность. Как это случилось и в Минске, устав одесских рабочих так и не был легализован. Независимцы обращались также к одесским властям за разрешением на проведение собраний, но не получили и его. Однако устно им дали понять, что наказывать за проведение собраний их не будут[33].
Почему же одесская администрация, строго следуя указаниям из Санкт-Петербурга, так неблагожелательно относилась к Шаевичу, создавая ему еще более трудные условия для работы, чем в Минске? Вероятнее всего это зависело от общих изменений в политике Плеве и от его отношения к зубатовским организациям. Это стало ясно уже в начале 1903 года и завершилось ссылкой Зубатова во Владимир, и роспуском организаций.
(Глава 5)
[1] Д. Заславский. "Зубатов и Маня Вильбушевич". "Красная новь". М., 1923, сс. 17-19.
[2] Фрумкин. "Зубатовшина и еврейское рабочее движение", журн. "Пережитое", № 3. Петербург, 1911, сс. 205-211.
[3] Бухбиндер. "Меморандум Зубатова", сс. 209-210.
[4] Морской. "Зубатовщина". М., 1913, сс. 114-115 и Б.М.Фрумкин. Цит. соч., сс. 209-210.
[5] Бухбиндер. "Еврейское рабочее движение в Минске 1893—1905". "Красная летопись" № 5, 1923, сс. 137-139 и его же "Независимцы", сс. 255-257.
[6] Заславский. Цит. соч., сс. 61-62.
[8] Н. А. Бухбиндер. "Независимая еврейская рабочая партия",сс. 220-221 и 264; его же "О зубатовщине". "Красная летопись",№ 4, 1922, сс. 312-313; см. также письмо Васильева в департамент полиции от 8 января 1903 года у Бухбиндера же в его "О зубатовщине", сс. 319-320.
[9] См. детальную информацию об этом в работе Бухбиндера "О зубатовщине", сс. 326-330 и в его же работе "Независимая еврейская рабочая партия", сс. 256-258.
[10] Полный текст манифеста см. в работе Б. М. Фрумкина. "Новое о зубатовщине". "Красный архив", № 1, М., 1922, сс. 47-49.
[11] Бухбиндер. "О зубатовщине". "Красная летопись", № 4,1922, сс. 294-296.
[12] Фрумкин. "Зубатовщина и еврейское рабочее движение", сс. 218-219.
[13]Н. J. Tobias. The Origins and Evolution of the Jewish Bund until 1901. D. Phil. Thesis, Stanford University, December 1957, cc. 285, 286, атакжеА.Ф. Вовчик"Политикацаризмапорабочемувопросу".Львов, 1964, с. 127.
[14] А. Спиридович. "Записки жандарма", Москва (без даты), сс. 114-115.
[15] См. доклад Новицкого, адресованный в департамент полиции и резко направленный против Зубатова. "Записка генерала Новицкого" в статье Новицкого "Из мира мерзости и запустения" в журн. "Социалист-революционер" № 2, Париж, 1910.
[16] Бухбиндер. "О зубатовщине", сс. 289-294 и его же "Независимая еврейская рабочая партия", сс. 218-219.
[17] Бухбиндер. "О зубатовщине", сс. 296-301.
[18] Бухбиндер. "Независимая еврейская рабочая партия", с. 221.19. Заславский. Цит. соч., сс. 62—63.
[20] Бухбиндер. "О зубатовщине", сс. 260-262.
[21] Бухбиндер. Там же, сс. 257-259. Эта цитата показывает нам как были необоснованны доводы Министерства финансов, а также фабрично-заводских инспекторов, которые обвиняли Зубатова в том, что он против правовой системы и подрывает своей деятельностью принципы законности.
[22] Там же, сс. 255-266.
[23] Вовчик. "Политика царизма по рабочему вопросу в предреволюционный период". Львов, 1964.
[24] "Из переписки охранников". Письма Ратаева Зубатову. "Голос минувшего" №1, Москва, 1922, с 54.
[25] Бухбиндер. "О зубатовщине", сс. 303-305.
[26] Бухбиндер. "О зубатовщине"; Ельницкий. "История рабочего движения", с. 201 и Пионтковский. "Новое о зубатовщине". "Красный архив", № 1, 1922, с. 69.
[27] Из отчета заместителя главного прокурора одесской судебной палаты В. Никулина. См. Бухбиндер. "Независимая еврейская рабочая партия", сс. 281-283.
[28] И. Сетницкий. "Материалы по истории профессионального движения в России", т. З.М., 1925, с. 249.
[29] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России". сс. 33-34; и его же "К истории зубатовщины", сс. 89-91.
[30] Зубатов был очень высокого мнения о способностях Шаевича. В одном из докладов в Департамент полиции он пишет о Шаевиче как об очень энергичном и разумном человеке. См. Бухбиндер. "Зубатов и рабочее движение", с. 34.
[31] Полный текст этой брошюры см.: Бухбиндер. "Зубатовщина". "Красная летопись" №4,1922, сс. 306-311.
[32] Сетницкий. Цит. соч., сс. 251-254.
[33] Бухбиндер. "Независимая еврейская рабочая партия", сс. 229-230.