История профсоюзов

Айнзафт С. Первый этап профессионального движения в России (1905-07). Вып. 1

Большаков В.П. О том, чего не было

Большаков В.П. Что ты можешь противопоставить хозяину

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина и рабочее движение в России

Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Галили З. Лидеры меньшевиков в русской революции

Гарви П.А. Профсоюзы и кооперация после революции (1917-1921)

Дмитревский В.И. Пятницкий

Дойков Ю.В. А.А. Евдокимов: Судьба пророка в России

Железные люди железной дороги

Ионов И.Н. Профсоюзы рабочих Москвы в революции 1905-1907 гг.

Краткая история стачки текстильщиков Иваново-Кинешемской Промышленной Области

ЛИИЖТ на службе Родины. - Л., 1984

Магистраль имени Октября. - М., 1990

Никишин А. 20 лет азербайджанских горнорабочих. - Баку, 1926

Носач В.И. Профсоюзы России: драматические уроки. 1917-1921 гг.

Носач В.И., Зверева Н.Д. Расстрельные 30-е годы и профсоюзы.

Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Рабочие - предприниматели - власть в XX веке. Часть 2

Сивайкин Е.А. Молодёжная политика профсоюзов...

Станкевич И.П. Базовый семинар для рядовых и новых членов профсоюза

Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Чураков Д.О. Бунтующие пролетарии

Шулятиков В.М. Трэд-юнионистская опасность. - М., 1907

Pirani S. The Russian Revolution in Retreat, 1920-24


/ Главная / Архивохранилище / Библиотека / Исследования и публицистика / Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Глава 3. Рабочие профсоюзы в Москве

2012-11-03

(Глава 2)

Глава 3. Рабочие профсоюзы в Москве

Идеология нового рабочего движения

Значительную роль в теоретическом обосновании зубатовщины сыграли академик Янжул, профессор Озеров, доцент Дэн и ряд других преподавателей Московского университета. Это были выдающиеся ученые. Янжул и Озеров специализировались по промышленно-заводскому праву, или, как сказали бы сегодня, по экономике труда. Янжул к тому же был оригинальным мыслителем. Я назвал бы его одним из первых теоретиков общества всеобщего благополучия. Весьма характерен тот факт, что свою доктрину Чнжул называл государственным социализмом. Однако основное отличие теории Янжула от марксизма было в том, что главный упор он делал на органическую взаимо­зависимость классов и их интересов на длительном от­резке времени; то есть, проповедовал общественный и межклассовый солидаризм, а не антагонизм, как Маркс. Янжул верил, что межклассовая солидарность является естественной составной частью высокоразвитых промышлен­ных обществ. Однако в процессе развития и становления таких обществ функцию обеспечения солидарности между классами, по его мнению, должно брать на себя правитель­ство. В частности, оно может вмешиваться в отношения меж­ду рабочими и работодателями, выпуская законы в защиту рабочих, добиваясь для них оптимальных условий жизни, труда и просвещения, обеспечивая рабочих системами со­циальной безопасности. Кроме того, по мнению Янжула правительство должно давать рабочим возможность разви­вать собственные организации и взаимопомощь социаль­но-экономического характера, в том числе профсоюзы британского образца. Идеи Озерова были весьма близки взглядам Янжула[1].

Янжул пытался проводить некоторые свои идеи в жизнь через посредство фабрично-заводского инспектора. Позднее он надеялся использовать для этой же цели зубатовские ор­ганизации, представив свою программу министру внутрен­них дел Плеве. Даже крайние противники зубатовщины не выражают никакого сомнения в искренности убеждений и попыток Янжула и Озерова.

Согласно основной установке этих ученых, все формы ненависти и общественного антагонизма ведут к разруше­нию и являются силой реакционной, а не прогрессивной[2]. Все виды развития в живых организмах, равно как и в об­ществе, согласно Озерову, определяются степенью солидар­ности и взаимозависимости между различными отраслями и видами, которые составляют организм или общество. Не­обходимое общественно-экономическое равновесие и благо­получие могут быть достигнуты только путем межклассовой солидарности. Рост политической роли рабочего класса при­ведет к замене системы косвенных налогов прямым про­грессивным налогом. Однако, чтобы обеспечить непрерыв­ное развитие общественных сил в верном направлении, необходимо, чтобы на ранних ступенях развития капитализ­ма государство защищало более бедные, эксплуатируемые, классы, в частности, класс промышленных рабочих.

Далее Янжул и Озеров считали, что государство должно быть защитником профсоюзной системы до тех пор, пока эта система не встанет на собственные ноги. Озеров писал, что смешанные фабрично-заводские комитеты с представи­тельством от работодателей и рабочих приведут к развитию сотрудничества между классами, взаимопониманию и соли­дарности. Он считал, что стачки, бойкоты и прочие подобные мероприятия являются временным проявлением коллектив­ного действия рабочих, которое должно постепенно пере­расти в более высокие формы деятельности, как-то: рабо­чие комитеты, арбитражные посреднические организации, фонды взаимопомощи, потребительские и производствен­ные кооперативы, коллективные соглашения, заключаемые между работодателями и сильными профсоюзами. По мне­нию Озерова, рост густоты населения мира и интенсифика­ция международной торговли и связи приведут, в конце концов, к росту солидарности и взаимосвязанности в миро­вом масштабе, выходящем далеко за пределы отдельных стран, что, в конечном итоге, даст положительные результа­ты в вопросах упрочения мира и всемирного благополу­чия.

Таковы были основные социально-экономические идеи, которые проповедовали в своих лекциях рабочим зубатовских союзов профессора Московского университета[3].

В деле просвещения и образования зубатовское начина­ние пережило два периода. В первый, самый светлый период, лекции велись уже упомянутыми прогрессивными профессорами и преподавателями Московского университета. Потом начались преследования и общественный бойкот преподава­телей со стороны так называемой либеральной и левой ин­теллигенции, настроенной резко антизубатовски[4], и последо­вал второй, более тяжелый период.

Была, однако, и другая, более формальная причина пре­кращения сотрудничества московских профессоров с зубатовскими организациями, о которой, в частности, пишет профессор Озеров, когда объясняет, почему лично он вышел из состава лекционного совета. Речь идет об уставе общества рабочих механической промышленности Москвы, который был составлен Озеровым совместно с Дэном, и об отноше­нии к нему правительства. Озеров пишет, что этот устав был совершенно искажен и урезан, когда вернулся одобренным из Министерства внутренних дел 14 февраля 1902 г. (по стар. ст.)[5].

Как мы уже указали, упомянутые профессора читали свои лекции рабочим около полутора лет и прекратили их где-то во второй половине 1902 г. Зубатов оказался в за­труднении. Ему пришлось срочно подыскивать другой состав лекторов. Он обратился к епископу Парфению Мо­жайскому с предложением стать председателем нового лекционного бюро. Тот ответил согласием. Однако, главным деятелем, лектором и теоретиком нового лекционного бюро стал не преосв. Парфений, а Лев Тихомиров, бывший народ­ник и террорист. Во времена Александра III, находясь в эмиграции, он сделался монархистом и написал известное покаянное письмо царю; был им помилован и вернулся в Россию.

Самое последовательное изложение идей Тихомирова по этому вопросу можно найти в его записке о рабочем движе­нии, представленной в 1902 году Трепову. Ссылаясь на примеры французских революционных режимов, Тихоми­ров утверждает, что политические революции всегда анти­тред-юнионистские и направлены против рабочих организа­ций. По его мнению, самых больших успехов профсоюзные движения добиваются не в период революций и существова­ния революционных режимов, а во времена стабильной по­литической ситуации, когда рабочим разрешается развивать внутреннее самоуправление. На этом основании Тихомиров утверждает, что предпосылки для развития профсоюзного движения в России более благоприятны, чем где-либо в За­падной Европе. И именно благодаря консервативности рус­ского общества и внеклассовости политического устрой­ства России. В Западной Европе тред-юнионизм развивался в период упадка монархий, когда верховная власть перехо­дила в руки враждебных рабочему движению классов. В России Самодержец стоит над классовыми интересами, по­этому Короне в России нетрудно будет завоевать симпатии профсоюзного движения. "Наряду с экономической борьбой, — пишет он, — союзы должны поддерживать упорядо­ченный курс развития экономической жизни, в котором за­интересованы как правительство, так и капиталисты. Прави­тельству будет на руку, если рабочие станут действовать как органы промышленного арбитража или посредничества. Да­же промышленники, в конце концов, согласятся на некото­рое сокращение собственных доходов, если они увидят, что этой небольшой ценой они могут достигнуть большего мира и порядка в промышленно-экономической жизни стра­ны и собственных фирм. Более того, положение рабочих было бы значительно улучшено в обществе, если бы они перестали быть всего лишь наемной силой, а стали бы также членами прочных, крепких, сильных, стабильных рабочих союзов с широкими правами".

Далее Тихомиров развивает мысль о том, что в ходе раз­вития своего движения рабочие должны будут получить от государства статус очередного русского общественного со­словия с определенными правами и обязанностями по отно­шению к другим сословиям, а также к государству и прави­тельству. Будущее сословие рабочих, по его мнению, должно состоять из рабочих общин. Самые передовые, талантливые и образованные рабочие в этой системе самостоятельного сословия, по словам Тихомирова, разовьются в народную интеллигенцию, которая придаст сословию необходимую устойчивость. Именно поэтому одной из главных целей и назначений профсоюзного движения должно стать, по его мнению, распространение образования и просвещения путем создания различного типа школ для рабочих и их детей, в том числе вечерних институтов и семинаров. Для этой цели рабочие должны будут обращаться к услугам профессиональной интеллигенции — педагогам, профессо­рам и духовенству — для преподавания рабочим основ бого­словия и понятий Вселенского Христианства. Система сословного общественного самоуправления промышленных рабочих должна быть аналогичной крестьянской общине. Это нужно для того, чтобы крестьяне, вступая в промышленно-городскую жизнь, не оказались бы совершенно чужерод­ным телом.

Рабочие общины не только не грозят самодержавию уни­чтожением, но, наоборот, будут его дополнением, конечно, в рамках известной славянофильской формулы: полнота власти — царю, полнота мнения — народу.

Рабочие должны стать пайщиками своих предприятий, то есть получать проценты от акций. Однако, будучи членами своего сословия, они должны будут подчиняться правилам и обязанностям данного сословия. В то же время у всех членов сословия остается право выхода из него по своей воле.

Тихомиров далее предлагал, что для сохранения органи­ческих связей между рабочими и крестьянами, между горо­дом и деревней, фабрично-заводские рабочие общины долж­ны иметь право скупать земли, оставляемые уходящими в город крестьянами. Участки из этого земельного фонда рабочей общины должны затем отдаваться уходящим на покой пожилым рабочим вместо денежной пенсии или в добавление к ней. Такие тесные узы между городскими рабочими и их деревенскими земляками будут укреплять чувство независимости первых, давать им уверенность, что, потеряв работоспособность, они не будут обречены на нищету. В то же самое время присутствие в деревнях вышед­ших на покой рабочих с более высоким уровнем образова­ния, знанием и опытом будет положительным фактором в деле просвещения крестьян и повышения культурной жизни в деревне.

Тихомиров предупреждал, что эта программа совсем но­вая, поэтому ее надо будет проводить в жизнь администра­тивным порядком и постепенно, сначала в качестве опыта. Соответствующее законодательство, разрешающее развитие такой системы, должно быть, по его мнению, введено значи­тельно позднее, когда будут сформированы кадры и полу­чен необходимый опыт внедрения этой системы в жизнь.

Далее Тихомиров перечисляет главные обязанности, предполагаемых союзов, которые, по его мнению, должны быть чем-то вроде смеси обычных профсоюзов с ассоциа­циями взаимопомощи и взаимной страховки[6].

Поскольку налицо явное сходство между предложениями Тихомирова и взглядами Зубатова, невольно возникает во­прос, кто из них был первым — Тихомиров или Зубатов; или речь идет о взаимовлиянии? В своем письме Бурцеву Зубатов проливает некоторый свет на это, утверждая, что с самого начала это была его инициатива и, что он отправился к Тихомирову первый. Но, возможно, что он к этому време­ни уже был знаком со взглядами Тихомирова. Скорее всего, записка Тихомирова Трепову, составленная в 1902 году, была результатом сотрудничества между обоими, так как она появилась примерно через год после их первой встре­чи[7].

Согласно Зубатову, он предложил Тихомирову первому вести лекции для рабочих, но рабочие, по собственной ини­циативе, обратились к Янжулу, который, в свою очередь, направил их к Озерову. Бывшая агент-провокатор охранки Серебрякова в своих показаниях советскому суду в 1923 го­ду утверждала, что Зубатов находился под влиянием Тихо­мирова по меньшей мере с 1900 года. По ее словам, Зубатов сказал Серебряковой в 1900 году, что Тихомиров ему за­явил, что самодержавие бесклассово и в условиях самодер­жавия для нас должны быть одинаково близки интересы любого класса. Поскольку Серебрякова уже раньше переве­ла ряд книг по рабочему движению с английского, Зубатов просил ее быть его советником по этим вопросам и она, по-видимому, стала своего рода идеологическим или науч­ным секретарем Зубатова по рабочим вопросам[8].

Как мы видим, идеи общественной солидарности носи­лись в воздухе. Марксизм со своей разрушительной меж­классовой ненавистью в глазах наиболее дальновидных и оригинально мыслящих людей, таких как Янжул, Озеров, Тихомиров и Зубатов уже отживал свое. Однако концеп­ция положительного сотрудничества между профсоюзами и государством должного развития в России не получила. Что произошло на самом деле, известно всем; Октябрьский переворот, построение "пролетарского" государства, которое подавило и исковеркало само понятие профсоюзного дви­жения.

Некоторые идеи программы Тихомирова представляют собой, вероятно, одну из последних идиллических попыток введения стабильности и общественного равновесия в нашу динамическую, несбалансированную цивилизацию. Однако эта программа не противоречила первоначальным предло­жениям министра внутренних дел Сипягина, который, в частности, настаивал на том, чтобы фабрично-заводские ра­бочие были обеспечены домами и земельными участками, что придало бы их быту стабильность и уверенность в завт­рашнем дне - уверенность, которой им так не хватало и которая укрепляла бы их твердость перед революционной пропагандой.

 

Зубатовские организации, их проблемы и деятельность

 

Как уже было сказано, интересы русских рабочих накану­не нашего столетия были сосредоточены, в основном, на повышении уровня жизни и улучшении условий труда и на вопросах возможности самообразования. Поскольку рево­люционеры были готовы помогать в этом деле, рабочие от­вечали им сотрудничеством, но как только интеллигенция начала заменять экономические и общественные цели чисто политическими, в рабочей среде появилось чувство разоча­рования и внутренней готовности к переходу на другие рель­сы, чем и воспользовался Зубатов[9].

Многие московские рабочие из социал-демократических кружков под влиянием бесед с Зубатовым вскоре после своего освобождения принялись организовывать обществен­но-экономические профсоюзы. Бухбиндер по этому поводу пишет:

"В мае 1901 года группа рабочих подала прошение на имя генерал-губернатора Москвы Великого князя Сергея Алек­сандровича разрешить им создать московское общество взаимопомощи рабочих механических производств. Трепов (главный полицеймейстер Москвы) разрешил им со­здать это общество, не ожидая одобрения со стороны цент­рального правительства. Вновь созданное общество начало организовывать дискуссионные и лекционные собрания, каждое воскресенье, в зале чайной общества просветитель­ных развлечений, а также в московском Историческом му­зее. Единственным условием Трепова было присутствие на каждом таком собрании полицейского чина. Лекции читали профессора и доценты: Озеров, Дэн, Вормс, Мануйлов и дру­гие. В числе обсуждавшихся проблем и тем докладов были вопросы фонда взаимопомощи, потребительская коопера­ция, биржи труда в различных странах и их функции, жи­лищный вопрос и возможности его решения, продолжитель­ность рабочего дня в России и за границей, сравнительные данные фабрично-заводского и трудового законодательства, вопросы коллективных соглашений и арбитража, гигиениче­ские условия и меры безопасности в механической промыш­ленности и так далее. Позднее, лекторы начали распростра­нять среди рабочих специальные опросники, относительно жизненного уровня. Этим путем был собран очень ценный материал, который тут же, на этих собраниях анализировал­ся. Эти дискуссии, лекции, приобрели огромную популяр­ность среди рабочих, и зал всегда был переполнен слушате­лями из фабрично-заводской рабочей среды до предела"[10].

Официальный полицейский документ, найденный в архи­вах значительно позже, добавляет к этой информации Бухбиндера немного — что на этих собраниях также обсужда­лась и тема производственных артелей[11]. Левый социалист историк рабочего движения профессор Святловский гово­рит, что московское Общество взаимопомощи рабочих ме­ханических производств было в русской истории первой попыткой создать открытую массовую организацию рабо­чего класса для борьбы за улучшение экономических усло­вий рабочих[12].

Идея упала на плодородную почву. К концу 1901 года Трепов получил ходатайство и от текстильных рабочих разрешить им создать аналогичные организации. К июню 1902 года было уже 10 местных организаций рабочих текстильной промышленности. А в течение 1902-1903 годов рабочие пу­говичного производства, швейных фабрик, а также рабочие табачных и парфюмерных производств, картонажных мас­терских, печатники, гравировщики и типолитографы тоже последовали этому примеру. Более того, пишет Бухбиндер, великий князь Сергей Александрович убедил Плеве предо­ставить обществу механических рабочих беспроцентный заем в 20 тысяч рублей. Бухбиндер далее признает, что идеи Зубатова были приняты московскими рабочими с таким энтузиазмом, что социал-демократическая пропаганда в Москве стала фактически невозможной. Но объяснения популярности этого движения, которые дает Бухбиндер, неубедительны и даже противоречивы. Например, он делает акцент на то, что 1899-1902 годы были годами глубокого экономического кризиса и безработицы, и у забастовок в этих условиях было весьма мало шансов на успех. Затем, как и остальные историки-большевики, Бухбиндер утверж­дает, что к зубатовскому движению присоединились только самые отсталые рабочие. И при этом он как бы начисто за­бывает, что всего лишь несколькими страницами выше гово­рил о забастовках, организованных в Москве зубатовскими организациями, и о том, что организаторы зубатовского движения прежде были членами социал-демократических кружков[13].

Как бы там ни было, поздним летом 1901 года к движе­нию Зубатова примкнуло так много рабочих, что возникла необходимость делиться на так называемые районные со­брания, каждое из которых имело своего отдельного, сво­бодно избранного председателя. Эти районные председатели встречались по субботам и планировали программы для воскресных лекции-дискуссий. Так возник совет рабочих механических производств города Москвы, — пишет на стр. 206 своей книги "Политика по рабочему вопросу" про­фессор Озеров. Но это только часть истории. Вот что, напри­мер, рассказал о возникновении совета Зубатов.

"Нам удалось, — пишет он в своем докладе директору департамента полиции Зволянскому (цитирую в обратном переводе с английского), — организовать рабочий совет, состоящий из 17-ти членов и находящийся под наблюдением наших агентов. Члены этого совета, связанные взаимными гарантиями, организовывают в будние дни встречи рабочих различных районов города. Мы знаем время и место каж­дой встречи, вообще этот совет под нашим полным контро­лем"[14].

Однако возвратимся к работе Озерова. Он указывает, что вскоре после своего возникновения совет должен был решить, куда идти. "Ответом на этот вопрос явилась особая инструкция, своего рода программа действий. Она была составлена самими рабочими, но была весьма неудовлетво­рительна. В ней была видна чья-то рука...[15]. По просьбе ра­бочих Дэн и я откорректировали эту инструкцию, и в этой форме она была одобрена московским полицмейстером ноября 1901 года"[16].

Вскоре после этого Озеров и Дэн выработали устав Мос­ковского общества рабочих Механических производств, в качестве модели для которого взяли устав Общества взаи­мопомощи ремесленников города Харькова. Однако уже сам Озеров отмечал разницу между Московским обществом и предшествовавшими ему обществами взаимопомощи. Устав Московского общества не ограничивал своих членов принадлежностью и работой на определенном заводе или предприятии, а объединял их по признаку профессии. Озе­ров также говорит о новом подходе московского общества к организационным вопросам. Например, для выработки тарифов и размеров субсидий нуждающимся членам общим собранием рабочих были назначены специальные комиссии, которые работали вместе с приглашенными специалистами по этим вопросам. Эта деятельность, говорит Озеров, разви­вала в членах общества прямой и непосредственный, интерес в деятельности организаций и в своем участии в них. Далее Озеров пишет, что в планы общества входило также созда­ние кооперативных лавок, которые были бы частью общего фонда взаимопомощи, и потом — создание центрального бюро отдельных организаций взаимопомощи[17].

Как было уже сказано, этот проект устава, составленный Озеровым и Дэном, был одобрен 14 февраля 1902 года Ми­нистерством внутренних дел, но в весьма искаженной фор­ме. Основное различие между первоначальным вариантом и окончательной версией устава было в том, что проект гово­рил об автономии рабочих и широкой самоорганизации, доказывая тем самым свой либеральный характер. В окон­чательной версии гораздо больше полицейского, государ­ственного формализма. Однако даже в этой окончательной форме устав, по-видимому, был достаточно прогрессивным, ибо до конца 1903 года рабочие других областей промыш­ленности продолжали создавать союзы, основанные именно на принципах этого, одобренного царским правительством, устава рабочих механических производств. Даже Бухбиндер указывает, что московские профессора были вынуждены прекратить свои лекции зубатовским рабочим не из-за того, что Министерство внутренних дел исказило первоначальную форму устава, а под давлением антизубатовской агитации со стороны революционеров[18].

Изменения в уставе, относящиеся в первую очередь к фактическому запрету забастовок, были, очевидно, вписаны уже в Санкт-Петербурге помимо воли Зубатова. Несмотря на принятый устав, в Москве имел место ряд забастовок и стачек, организованных активистами зубатовского движе­ния и получавших финансовую поддержку от совета об­щества, хотя это явно противоречило уставу. Снабженные письменными разрешениями со стороны московской охра­ны, члены совета посещали заводы и фабрики, где бастовали или готовились бастовать рабочие. Члены совета входили в переговоры с правлениями предприятий и в большинстве случаев достигали некоторых уступок в пользу рабочих. Среди них: сокращение, рабочего дня с 11-ти с половиной до 11, а в некоторых случаях даже до 10 часов, незначитель­ное увеличение зарплаты, выплаты за рабочие дни, пропу­щенные по вине начальства. Причем, требования рабочих во всех московских промышленных конфликтах того времени были тождественны, что свидетельствует о руко­водстве из одного центра, а именно — из совета зубатовских организаций. И действительно, советом была финансово поддержана, например, самая длинная, двухнедельная, за­бастовка на текстильных фабриках, принадлежавших Гужо­ну и Метти[19].

Председатель совета директоров этих фабрик Гужон категорически запретил членам забастовочного совета вхо­дить на территорию своих предприятий и прогнал с работы бастующих рабочих. После этого, однако, через совет проф­союзных организаций полиция поддержала выгнанных рабо­чих, уступив им для жительства казармы. В это время Трепов пытался лишить французского гражданина Гужона права жительства в России и выслать его во Францию. Толь­ко благодаря вмешательству французского консула и ми­нистра финансов Витте Гужон был спасен от депортации[20].

Действия московской полиции и Охраны Зубатов защи­щал в своем докладе Ратаеву в департамент полиции. Де­тально описав весь ход забастовки, которая полностью соответствует той информации, которую мы дали, Зубатов заключает:

"Хозяева предприятий пытались любой ценой сохранить нынешнюю систему потогонного труда и доказать рабочим, что помимо доброй воли и милосердия хозяев им в поисках зашиты своих интересов рассчитывать не на кого. Именно из-за этого мы не протестовали против товарищеской финан­совой помощи, оказываемой забастовщикам"[21].

Постепенно совет московской зубатовской организации превратился в очень активное и деловое предприятие. Рабо­чие вносили в совет разнообразные жалобы: на недостаточно гигиенические условия труда, на неправильность в оплате, на произвольное продление рабочего дня без дополнитель­ной оплаты и так далее. Совет затем обобщал эти жалобы и вносил их на рассмотрение Трепова или фабрично-завод­ских инспекторов. Иными словами, утверждение Витте и некоторых фабрично-заводских инспекторов о том, что зубатовские организации обходили фабрично-заводской ин­спекторат, не соответствует истине. В большинстве случаев требования совета выполнялись. Владельцы крупных заво­дов Лист, Вайтель и Зиндель согласились прекратить еже­дневные обыски одежды рабочих при выходе с заводов. Рязанские железнодорожные мастерские в Москве сократи­ли рабочий день с 10 с половиной до 10 часов в сутки[22].

Многообещающим было и сотрудничество с московской профессурой. В одном из своих отчетов директору департа­мента полиции Зволянскому Зубатов описывает посещение охранного отделения профессором Озеровым, а также рас­сказывает о взаимных соглашениях между отделением и профессурой в деле просвещения рабочих; и высказывает в конце доклада свое отношение к этому событию, как к интересному и необычному. В другом докладе Зволянскому от 1 сентября 1901 года Зубатов поясняет свои слова.

"Революционеры, — пишет он, — произвели Введенского (одного из преподавателей Московского университета, который тоже читал лекции рабочим) в каналью и не могут простить Озерову и Дэну их сотрудничество с охраной. Но­вый руководитель чтений для наших рабочих — Зиленс — адвокат, очень богатый и надежный человек, выступая пе­ред нашими рабочими, сказал, что, будучи за границей он слышал много гадостей о нашем движении, но тем не менее будет читать лекции своим рабочим... Озеров узнавал о возможностях организации театральных и оперных постано­вок для рабочих бесплатно. Шесть историков и художников организовывают для рабочих посещение музеев, картинных галерей и прочего"[23].

Однако дальнейшие события несколько осложнили поло­жение дел. В январе-феврале 1902 года в Москве произошли массовые аресты лиц, подозреваемых в связях с револю­ционными партиями. Среди арестованных оказалось около 30-ти рабочих механических производств, которые прихо­дили на собрания зубатовцев и выступали в спорах с Афа­насьевым и другими деятелями зубатовских организаций. Их арест вызвал некоторое разочарование. К тому же, к этому времени зубатовскими рабочими руководило уже другое лекционное бюро, о котором мы говорили выше, ибо в самом конце 1901 года большинство преподавателей Мос­ковского университета вынуждено было отказаться от чте­ния лекций. Чтобы пресечь давление левых, профессор Ви­ноградов и редактор либеральной газеты "Русский ведо­мости" В. Скалой были призваны в качестве посредников в споре профессуры о том, продолжать ли читать лекции зубатовцам или нет. На бурном заседании в декабре 1901 го­да было все же решено: несмотря ни на что лекции читать. Мало того, арбитражная комиссия Виноградова и Скалона заключила, что в нынешних российских условиях сотруд­ничество университетской профессуры с зубатовскими организациями — очень ценное явление, которое нужно всячески поддерживать. Некоторые из профессоров, одна­ко, с приговором арбитражной комиссии не согласились и лекции чихать отказались[24]. Это были; Мануйлов, Зиленс и Ремизов.

Сам профессор Виноградов обещал начать читать курс лекций об истории средневековых цехов, однако свое слово сдержать не смог, так как из-за конфликта с министром просвещения Ванновским вынужден был покинуть пределы России, став в Англии профессором в Оксфордском уни­верситете. Это произошло в конце декабря 1901 года. Лек­торов становилось все меньше и московские профессора, в конце концов, свои чтения рабочим прекратили"[25].

Между тем профессор Озеров, приобретя во время своей деятельности в зубатовских организациях бесценные практи­ческие данные, написал на их основании записку о рабочем классе и необходимости реформ и отправился в Санкт-Пе­тербург, чтобы вручить ее министру финансов Витте. Одна­ко, вернувшись в Москву в январе 1902 года, он обнаружил, что зубатовские рабочие опять начали посещать лекции, ор­ганизованные для них комиссией, которая состояла из епископа Парфения Можайского, директора московской семинарии архимандрита Анастасия (будущего главы Сино­да Русской зарубежной Церкви митрополита Анастасия), председателя московского цензурного комитета Назарет-ского, Тихомирова, Грингмута и других. Комиссия начала агитацию среди рабочих в том духе, что их бросила на произ­вол судьбы социалистически настроенная интеллигенция.

"Именно этого я опасался, — пишет Озеров, — и поэтому настаивал на том, чтобы мы продолжали лекции, несмотря ни на что. Наше дезертирство со сцены боя открыло дорогу для интерпретации нашего акта правыми кругами именно в этом духе"[26].

Из вышесказанного недвусмысленно явствует, что либе­ральная интеллигенция сама была виновата в потере интел­лектуального руководства над рабочими. Профессор Озеров пишет далее по этому поводу: "Таким образом, левая ин­теллигенция, ведшая агитацию против нашего сотрудниче­ства в рабочих организациях, работала рука об руку с хо­зяевами и правлениями заводов и предприятий". Зубатов придерживался того же мнения. "Лекции московских про­фессоров, — писал он, — пользовались колоссальной попу­лярностью среди рабочих, и их дезертирство было результа­том общих усилий революционеров и министра внутренних дел Сипягина, который был взволнован и напуган сообще­ниями московских работодателей, утверждавших, что на рабочих собраниях рассматриваются и обсуждаются полити­ческие системы различных государств"[27].

 

Членство и распространение идей

 

Точных данных о количестве членов зубатовских орга­низаций нет. По одним данным, до утверждения устава в феврале 1902 года, формального набора новых членов в организации не было, и, якобы, только в сентябре 1902 го­да состоялось первое организационное собрание основного ядра организации. Об этом, в частности, пишет Айнзафт в своей книге "Зубатовщина" (см. с. 64). По его данным действительный набор новых членов начался 21 декабря 1902 года и к 19 января 1903 года, когда состоялось первое пленарное всеобщее собрание, в обществе состояло уже 800 членов. В то же время, революционер, социал-демократ и профсоюзный деятель Матвеев, выступая в послереволю­ционной Москве на вечере воспоминаний о дореволюцион­ном профессиональном движении, заявил, что зубатовское общество имело более двух тысяч членов. При этом он имел в виду именно общество рабочих-механиков, поскольку сам был металлургом[28].

Однако надо не забывать, что помимо организаций на ме­ханических заводах в Москве были и другие зубатовские организации рабочих. Например, только текстильные рабо­чие имели 10 районных отделов, и на собраниях каждого из этих районов обычно присутствовало (так писалось в прото­колах) от 300 до 400 рабочих (см. Айнзафт. "Зубатовщи­на" сс. 51—52). Иначе говоря, с обществом текстильных или бумагопрядильных рабочих Москвы было связано не менее трех тысяч человек. При этом, конечно, неизвестно, какая часть от этого числа представляла официальных членов орга­низации, вносивших членские взносы, а кто был просто при­ходящим. Кроме того, небольшие отделы и разветвления зубатовских профессиональных организаций были и около Москвы. Например, к 1904 году движение достигло Ивано­во-Вознесенска, где агенты Зубатова открыто распространя­ли копии устава зубатовского союза. Об этом пишет С. Ба­лашов в статье "Рабочее движение в Иваново-Вознесенске" (см. жури. "Пролетарская революция", № 44, ее. 156— 157. О Зубатове в этот период речь может идти лишь услов­но, так как он в это время находился во владимирской ссылке.) Все это приводит нас к выводу, что общее число членов зубатовских организаций Москвы и московского промышленного района должно было исчисляться в преде­лах четырех-пяти тысяч, а, может быть, и более.

А теперь постараемся ответить на вопрос о том, сколь влиятельным было зубатовское движение и насколько при­тягательными были его идеи. Апогеем популярности движе­ния можно считать 19 февраля 1902 года, 41-ю годовщину освобождения крестьян Александром II. Тогда зубатовское общество по собственной инициативе организовало колос­сальную демонстрацию лояльности царю у памятника Алек­сандру II. Трепов очень волновался:

"Вы должны были сначала спросить моего разрешения, — писал он Зубатову, — а потом уже пропагандировать идею такой демонстрации".

Петербургский департамент полиции дал согласие на совершение массовой панихиды в память Государя, но не на демонстрацию и шествие рабочих по улицам. Однако великий князь Сергей Александрович пришел в восторг от этой идеи, единолично объявил этот день нерабочим и выра­зил желание сам присутствовать при этой патриотической манифестации, привлекшей более 50 тысяч рабочих[29].

Смысл этой демонстрации и манифестации был позднее объяснен Зубатовым в его третьем письме Бурцеву:

"Методы сопротивления и борьбы за свои права рабо­чих, — писал он, — распространяемые среди них революцио­нерами, превратили рабочих в глазах общественности в каких-то чудовищ. Как можно было ожидать, чтобы пра­вительство или работодатели вступали в переговоры с чудовищами. Мы должны были, прежде всего, показать и тем и другим, что рабочие не чудовища, а нормальные люди. И вот 19 февраля выглядело наиболее подходящим днем для такой манифестации. Трепов, однако, не смог сдержаться от соблазна вызвать вооруженных казаков и запрятать их поблизости, но когда 50 тысяч рабочих показа­ли, что они способны вести себя исключительно дисципли­нированно, как сверхорганизованная армия, Трепов со слезами на глазах, дрожащим голосом, сказал, что и он и Великий князь глубоко тронуты этой манифестацией. Воз­можность мирных отношений с рабочим элементом была доказана в этот день. Единственное, что мы забыли, это — спесь и гордость капиталистов. Мы забыли проинформиро­вать их о предстоявшей манифестации. В Петербурге же придали самое большое значение именно этой оплошно­сти"[30].

Этими  ли  мотивами  действительно  руководствовался в это время Зубатов или нет — не так уж важно. Однако не может быть сомнения в том, что эта демонстрация оставила о себе очень хорошее впечатление, и в то же время создала очень важный прецедент — прецедент законности или, мягко говоря, приемлемости массовых рабочих шествий. Однако для правительства это было недостаточно. На этот раз полу­чилось лояльное шествие, а в другой раз может быть демон­страция протеста. Именно этого прецедента больше всего, по-видимому, опасалось центральное правительство. В книге некоего Феликса "Г. А. Гапон и его общественно-политиче­ская роль" (Петербург, 1906, с. 37) пишется, что москов­ская манифестация рабочих вызвала такие серьезные беспо­койства в правительственных кругах Санкт-Петербурга, что правительство отдало всем газетам строгое распоряжение не придавать значения этому событию. Именно по этой причине через год разрешение на повторение аналогичной манифестации, которая была первоначально запланирова­на зубатовскими организациями, правительством дано не было. Зубатов был к этому времени уже далеко от Москвы и не мог поддержать инициативу рабочих. Это было значи­тельным ударом по престижу организации, ее внутренней морали, способствовало ее постепенному упадку.

Контрастом общего отношения центрального правитель­ства к зубатовским организациям была всегдашняя под­держка Москвы. В своем письме Зволянскому от 7 февраля 1902 года (то есть еще до манифестации) Зубатов писал, что на Великого князя рабочие руководители зубатовских ор­ганизаций произвели весьма положительное впечатление. Позднее Великий князь говорил даже Трепову, что никогда не чувствовал себя так хорошо, как во время беседы с пред­ставителями московских рабочих организаций. Ранее, в письме Ратаеву, Зубатов писал о том, что один из руководи­телей зубатовских союзов Красивский обрел такую попу­лярность среди рабочих, что о нем распространился слух, что он будто бы незаконнорожденный сын Александра II (см. Бухбиндер. "Зубатовщина в Москве", ее. 114—117.) Мат­веев в своих уже цитировавшихся воспоминаниях о московском рабочем движении говорит об Афанасьеве, Красивском, Глебове и других лидерах московских зубатовских организаций, как о весьма образованных людях и прекрас­ных ораторах. В спорах с революционными пропагандиста­ми—социал-демократами, приходившими на собрания, эти ораторы каждый раз буквально клали их на лопатки[31].

В одном из сообщений московского фабрично-заводско­го инспектората говорится, что рабочие чувствовали, что на их стороне не только правда, но и правительство. Агент зубатовской организации Янченков, будучи арестованным в одном из московских фабрично-заводских районов, зая­вил:

"Рабочие не будут упрашивать владельцев фабрик и заво­дов предоставить им помещение для районного собрания. Не будут они умолять об этом и полицию и местную адми­нистрацию. Они запросто займут нужные им помещения и будут собираться там, когда хотят. В случае подавления, рабочие обратятся непосредственно к Булыгину... Прошли уже те времена, когда были рабы и рабовладельцы и когда рабы были как пчелы — кормили своих трутней-хозяев бес­платно. Теперь рабов больше нет и они будут жить как хо­зяева"[32].

Вряд ли стоит говорить, что Янченкова по аресте сразу же освободила охрана. В связи с этим московский фабрич­но-заводской инспекторат жаловался:

"Создается сильное впечатление в головах рабочих, что их организации созданы центральным правительством с единственной целью — защищать их от капиталистов"[33].

Айнэафту удалось найти в архивах московской охраны экземпляр листовки, которую зубатовцы распространяли среди московских рабочих. Эта листовка подписана "Груп­пой сознательных рабочих".

"Общая цель борьбы за лучший уровень жизни, - писа­лось в этой листовке, — убедила рабочих, что и у них есть общие интересы и это объединило их под общим назва­нием — рабочее движение. Без доброй воли правительства у нас был бы хаос. Механика государственного управления слишком сложна для простого рабочего и должна быть ос­тавлена людям со специальным образованием и знаниями, а человек, имеющий эти знания и это образование, уже больше не рабочий. Ни при какой системе рабочие не смогут управ­лять государством".

Затем листовка переходила к тому, что рабочие могут и должны ожидать от государства, и далее перечисляла эконо­мические, образовательно-просветительные и культурные потребности рабочих.

Здравый реализм этой листовки, строго разделяющий экономические, общественные и просветительные возмож­ности, с одной стороны, и принципы государственного уп­равления — с другой, характерен для всей пропаганды зубатовских организаций. Эти качества особенно бросаются в глаза в сравнении с демагогическими обещаниями револю­ционеров, о передаче всей власти рабочим.

"Повышение" Зубатова в должности и перевод из Моск­вы в Санкт-Петербург, а позднее — в ссылку, нанесли непо­правимый удар по московским зубатовским организациям. Свидетельства о том, что положение эубатовских руководи­телей после отъезда Зубатова из Москвы сильно пошатну­лось, можно найти во многих коллективных жалобах, от­правленных в Петербург московскими рабочими. Например, в докладе от июня 1903 года, подписанном рабочими Афана­сьевым и Слеповым, авторы жалуются, что московский по­лицеймейстер угрожает закрыть их организацию, если они будут и дальше отправлять от имени рабочих коллективные жалобы на свою фабрично-заводскую администрацию. А 3 июня 1903 года новый начальник московского охранного отделения сообщает Зубатову, что его рабочие организации теряют популярность — их собрания посещаются теперь лишь несколькими десятками членов[34].

Надо особо подчеркнуть, что Зубатов делал все возмож­ное, чтобы распространить легальное, тред-юнионистское, лояльное к правительству движение по всем пределам стра­ны. В связи с этим Морской в книге "Зубатовщина" (сс. 127-128) пишет: "Плеве поддался на уговоры Зубатова и было в принци­пе решено распространить эти организации рабочих по всей империи, разделяя их на три района — северо-восток, юго-запад и юго-восток. Зубатов должен был стать во главе всей сети рабочих организаций".

И действительно, Зубатов всеми силами старался убедить правительство в жизненной необходимости предложенных им мер, но оно все время колебалось. Вся концепция, вся затея была для правительства слишком новой, почти непо­стижимой для канцелярского ума.

(Глава 4)

 



[1]
Озеров. "Из жизни труда"   (2 тома). М., 1904;   "На темы дня". М., 1913; "Политика по рабочему вопросу за последние годы".М., 1906. Книги Янжула мы уже цитировали в главе 1. Как, впрочем, и Озерова. Кстати, оба экономиста были сторонниками прямого прогрессивного  налога. См. также статью о Янжуле в "Большой советской энциклопедии", где он назван умеренным либералом историко-этической школы государственного социализма, проповедовав­шего широкое вмешательство буржуазного государства в экономи­ческую жизнь страны.

[2] Идейная близость Янжула и Озерова подтверждается тем, что когда зубатовские рабочие обратились к Янжулу с просьбой органи­зовать для них программу лекций по промышленным и рабочим во­просам, очень пожилой уже в то время академик направил их к Озерову. См. Озеров, "Политика по рабочему вопросу", с. 195.

[3] См. статью о Янжуле в 41 томе энциклопедии Брокгауза и Эфрона. 1904, с. 668, а также статьи и книги самого академика Янжула и, наконец, уже упомянутые работы Ивана Христофоровича Озерова "Из жизни труда", т. 1. М., 1904, сс. 50-73, 77-79, 110-185. Интересно, что в развитии своих теорий Озеров опирается на работы французских солидаристов Жидде и Дюкло, а также на ра­боты теоретика английского рабочего движения, одного из осново­положников будущего фабианства, Уэтса, и труды русских ученых, деятелей конца XVIII и первой трети XIX века Новикова и Сперан­ского.

[4] М-ч. "Зубатовщина" в газете Струве "Освобождение", № 19,с. 332.

[5] Святловский. Цит. соч., с. 56.

[6] В сокращенном варианте с тихомировской запиской Трепову можно ознакомиться в статье Айнзафта "Зубатовщина в Москве","Каторга и ссылка", кн. 39. М., 1928, сс. 62, 69. Полный текст этой записки был в книге М. Морского, "Зубатовщина". М., 1913, сс. 52-70 и дополнение к кн. сс: 183-213.

[7] См. письмо Зубатова Бурцеву от 5 марта 1908 г. в работе Б. Козьмнна "С. В. Зубатов и его корреспонденты", сс. 85-86.

[8] И.  Алексеев, "Провокатор Анна Серебрякова". М.,  1932,сс. 132-137.

[9] Этот предмет прекрасно разработан и исчерпан профессором Ричардом Пайпсом в его ранней работе "SocialDemocracyandthePetersburg Labor Movement, 1885-1897" (см. прим. 32 к гл. 2).

[10] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", сс. 6-7, а также его статья "Зубатовщина в Москве" в сборнике "Каторга и ссылка", т. 14, 1925, с. 97.

[11] "К истории зубатовщины". "Былое", № 1, Петроград, 1917,сс86-87.

[12] Святловский.    "Профессиональное    движение   в    России", СПб., 1907, с.  53.

[13] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", сс. 15-16; 18-21.

[14] Стачка рабочих на  заводах  Бромлей". "Красный архив", т. 1, 1938, "Дело охранного отделения" - 1901, № 801, часть 1, лист. 9.

[15] Учитывая вышеприведенные заявления Зубатова, можно с уверенностью сказать, чья это была рука.

[16] Озеров. "Политика по рабочему вопросу за последние го­ды". М., 1906, с. 206 и  А. Морской. "Зубатовщина",  М., 1913, с. 53.

[17] Озеров. "Кассы взаимопомощи" в книге "Из жизни тру­да", сс. 203-204. Озеров, в частности, отмечает, что когда рабочая делегация пришла к нему просить его принять участие в качестве организатора лекций, они сослались на то, что сначала они обраща­лись к академику Янжулу, а потом к Льву Толстому, и оба направи­ли их именно к нему, к Озерову. Там же, сс. 195-196. Лев Толстой тоже сочувствовал организации зубатовского движения.

[18] Бухбиндер. "Независимая еврейская рабочая партия", "Крас­ная летопись", № 2, 3. 1922, сс. 275-276, его же "Зубатовщина и рабочее движение", с. 7.

[19] Эта забастовка началась 21 февраля 1902 года, то есть всего лишь через неделю после одобрения правительством устава, факти­чески запрещавшего забастовки.

[20] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", сс   15-17. Автор также указывает, что во время этих забастовок московские промышленники внесли столько жалоб в Министер­ство финансов, что Витте, совместно с министром внутренних дел Сипягиным, хотел даже положить конец зубатовским  организациям. Положение  спасло только непосредственное участие в этом деле Великого князя Сергея Александровича.

[21] См. полный текст доклада Зубатова в работе Бухбиндера "Зубатовщина в Москве", сс. 116-119.

[22] Бухбиндер. "Зубатовщина в Москве", сс. 98-103.

[23] С.Пионтковский   "Краткий   очерк истории рабочего дви­жения в России. 1870-1917". Л. 1925, сс. 63-64; а также см:. Бухбиндер. "Зубатовшинав Москве", сс. 109-110.

[24] М-ч. "Зубатовщина". "Освобождение", № 19, с. 332; № 20,с. 361.

[25] Озеров.  "Кассы взаимопомощи".  "Из  жизни труда",  М.,1904, сс. 218-222;   Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", с. 8.

[26] Озеров. Цит. соч., сс. 218.

[27] Озеров. Цит. соч., с. 217;  а также см. С. Зубатов. "О зуба­товщине". "Вестник Европы", № 3,1906, с. 435.

[28] См. письмо Зубатова Лопухину, опубликованное Бухбиндером в  его  собрании документов под названием "Зубатовщина в Москве", журн. "Каторга и ссылка", кн. 14. М., 1925, с. 115.

[29] Фабрично-заводские управляющие и владельцы по незнанию выступают против собственного министра финансов Витте, который в том же году в своей знаменитой записке царю предлагал узаконить стачки и рабочее движение. По сравнению с запиской Витте предло­жения Зубатова кажутся более умеренными. Зубатов предлагал толь­ко постепенное внезаконное развитие профсоюзов по мере создания подготовленных кадров. В то же время Витте говорил о немедлен­ном узаконении рабочей деятельности, иными словами, узаконении профсоюзов и стачек. План Зубатова предусматривал также, как мы уже говорили, широкую систему просвещения и образования рабо­чих, что также уменьшало опасность влияния революционеров на ра­бочих, по поводу чего так беспокоются авторы записки.

[30] Морской. "Зубатовщина", сс. 97-105.

[31] Струве. "Освобождение", № 8, с. 119.

[32]R. Pipes. Social Democracy and St. Petersburg Labor Movement, 1825-1897. Harvard Univ. Press, 1963, pp. 138-144.

[33] Красный архив, т. 1. Из записной книжки архивиста. "Стачка рабочих завода бр. Бромлей в 1903 г.". М., 1933, сс. 138-144.

[34] См. прилож. к "Искре", № 5 3, Женева, 1903.

 

Не идентифицированные сноски:

28.  "Первый вечер воспоминаний старых металлистов". Сборник"Материалы по  истории профессионального движения", т.  1. М.,1925.сс. 133 и 134.

29.  Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России",сс. 11-12.

30.  Переписка Зубатова и Бурцева за 1906 год. "Былое", № 14.Париж, 1912, сс. 79-80.

31.      Если это верно, то непонятно, зачем же  в таком случае охрана арестовывала приходивших социал-демократических пропагандистов и этим увеличивала их популярность и подрывала популярность собственных рабочих организаций. См. "Материалы по истории профес­сионального движения", т. 1, сс. 133-134.

32.  Булыгин в то время был московским городским головой, а позднее, на очень короткое время стал министром внутренних дел. См. Айнзафт. "Зубатовщина в Москве", сс. 55-56.

33.      Айнзафт.  "Зубатовщина в Москве". "Каторга и ссылка", кн. 39, М., 1928, сс. 55-56.

34.  Айнзафт. Цит. соч., сс. 69-72.

35. Айнзафт. "Зубатовщина и гапоновщина". М., 1925, сс. 64-68.

История профсоюзов, 2016 г.