История профсоюзов

Айнзафт С. Первый этап профессионального движения в России (1905-07). Вып. 1

Большаков В.П. О том, чего не было

Большаков В.П. Что ты можешь противопоставить хозяину

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина и рабочее движение в России

Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Галили З. Лидеры меньшевиков в русской революции

Гарви П.А. Профсоюзы и кооперация после революции (1917-1921)

Дмитревский В.И. Пятницкий

Дойков Ю.В. А.А. Евдокимов: Судьба пророка в России

Железные люди железной дороги

Ионов И.Н. Профсоюзы рабочих Москвы в революции 1905-1907 гг.

Краткая история стачки текстильщиков Иваново-Кинешемской Промышленной Области

ЛИИЖТ на службе Родины. - Л., 1984

Магистраль имени Октября. - М., 1990

Никишин А. 20 лет азербайджанских горнорабочих. - Баку, 1926

Носач В.И. Профсоюзы России: драматические уроки. 1917-1921 гг.

Носач В.И., Зверева Н.Д. Расстрельные 30-е годы и профсоюзы.

Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Рабочие - предприниматели - власть в XX веке. Часть 2

Сивайкин Е.А. Молодёжная политика профсоюзов...

Станкевич И.П. Базовый семинар для рядовых и новых членов профсоюза

Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Чураков Д.О. Бунтующие пролетарии

Шулятиков В.М. Трэд-юнионистская опасность. - М., 1907

Pirani S. The Russian Revolution in Retreat, 1920-24


/ Главная / Архивохранилище / Библиотека / Исследования и публицистика / Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Содержание. Предисловие. Введение

2012-11-03

Содержание

Предисловие                                                                

Введение. Рабочее движение в XIXвеке

Глава 1.    Положение рабочего класса в России до 1903 года

Трудовое законодательство

Особенности развития русской промышленности   

Глава 2.   Министерство внутренних дел и рабочие союзы

Правительственные круги и Зубатовское движение

Русское общественное мнение                                                                                   

Глава 3.    Рабочие профсоюзы в Москве

Идеология нового рабочего движения                   

Зубатовские организации: их проблемы и деятельность

Членство и распространение идей                                                                                   

Глава 4.    Еврейская Независимая рабочая партия

Бунт против БУНДа

Независимцы Северо-Западного края

В Одессе и южной России                                                                                  

Глава 5.    Гапон и "Кровавое воскресенье"                                                                                       

Глава 6.    Рабочий класс после 9 ноября 1905 г.

Правительство и рабочее движение

Формирование профессиональных союзов в 1905-1914 гг.

Профсоюзы, социал-демократы и полиция

Глава 7.От Зубатова до Шляпникова

Профсоюзы в канун Октябрьского переворота (1917 г.)

ВИКЖЕЛь против Ленина и большевиков

Рабочая оппозиция

Заключение

Примечания

Библиография


Предисловие

 

Первоначально эта книга была написана по-английски в качестве диссертации при Лондонском институте Экономических и полити­ческих наук. Научный руководитель автора, покойный профессор Леонид Максимович Шапиро (1908-1983), несомненно, один из самых выдающихся в мире политологов и историков СССР сво­его времени, в предисловии к английскому изданию этой книги в 1971 г.* писал:

"Речь в этой монографии идет об эпизоде в истории рус­ского революционного движения, который широко осве­щался политиканами-пропагандистами, но очень мало - историками. ... Революционеры утверждали, что вся зубатовская операция была не более чем циничным трюком полиции ... с целью изолировать рабочих от подлинно революционного движения, запутать рабочих относительно того, где лежат их подлинные интересы...

Факты на самом деле гораздо сложнее... Зубатов и его со­трудники (о которых Поспеловский скрупулезно собрал все имеющиеся данные) ... по-видимому, верили, ... что рабочее движение может развиться в России, ... не противо­реча самодержавию, ограничиваясь легальной деятельно­стью, добиваясь реформ в условиях труда и зарплаты, но отказываясь от революционного пути. Сама по себе идея была вполне разумной. Незадолго до того Эдвард Бернштейн утверждал, что рабочие добьются для себя гораздо большего путем давления, чем прибегая к революционному насилию...

__________

* Russian Police Trade Unionism: Experiment or Provocation? London: WeidenfeldandNicolson, 1971.

 

Возможно, что если бы русское правительство было не­много более дальнозорким в начале текущего века, событий, первым из которых была революция 1905 г., можно было бы избежать...

Зубатов был смещен (правительством) и сослан в 1903 г., а узнав о Февральской революции (прочитав об отречении Го­сударя),покончил самоубийством.

То, что Поспеловский проделал в отношении Зубатовского движения, является основополагающей работой для вос­становления подлинной перспективы..."

Предлагаемый здесь читателю текст не механический авторский перевод своей английской работы. Во-первых, русская версия рассчи­тана на более широкого читателя, чем английская, поэтому из нее убраны наиболее типичные черты академической диссертации, сокра­щено и даже исключено много деталей, необходимых для скрупулез­ного доказательного процесса диссертации, но скучных и излишних для обычного познавательного чтения. Во-вторых, требовалась пере­работка в расчете на отечественного читателя, в то время как перво­начальный текст был адресован читателю иностранному. В-третьих, за счет сокращений основного текста, добавлены почти полностью три новые главы, то есть весь материал послезубатовской эпохи раз­вития русского профдвижения. Дело в том, что английский текст ограничивался собственно Зубатовским движением и заканчивался 1903 годом. В-четвертых, перевод и переработка текста проводились автором в относительной канадской глуши, где он теперь живет и преподает в университете русскую историю, и у него не было под рукой большинства тех документов, которые он использовал, когда собирал материал в богатейший книжных фондах Англии. В резуль­тате, все цитаты в первых трех главах книги - в обратном переводе, за что автор приносит свои извинения читателю.

 

Д.В. Поспеловский                                                                                                             Лондон / Канада

Университет Западного Онтарио                                                                                   Октябрь 1984 г.

 

 

 

 

Введение. Рабочее движение в 19 веке[1]

 

Промышленность пришла в Россию гораздо позже, чем в большинство западноевропейских государств. Однако при­митивная форма индустрии существовала там, по крайней мере, с XVIвека, а то и раньше. Это были, в основном, мелкие медные, серебряные, железные рудники, копи, а также мастерские, производившие различные орудия, пушки, ружья и прочее.

Семья Строгановых, позднее графов, вероятно, была первой русской крестьянской семьей, которая попала в ряды дворянства благодаря своей буржуазно-коммерческой деятельности. Строгановы занялись солеварением и разра­боткой солевых месторождений на Урале еще в XIV веке. К концу XVI века они были, вероятно, самой богатой семьей в России. В принадлежавших им рудниках, а также в бесконеч­ных пунктах сбора и отстрела пушнины, работало около 100 тысяч наемных свободных рабочих и около 5 тысяч крепостных[2]. Как известно, они же в XVI веке снарядили экспедицию Ермака Тимофеевича в Сибирь - для ее поко­рения.

В XVIII веке исключительно бурно развивались горно­рудная и металлургическая, отрасли промышленности. Но период этот был достаточно кратким, так как русская промышленность, основанная на крепостном труде, была не в состоянии выдержать конкуренцию с промышленностью западной, которая строилась на свободном, наемном труде; особенно после изобретения во второй половине ХVIII — начале ХЕК века различных машин и механизмов. До этого крепостной труд был значительным козырем примитивной русской промышленности начала и середины XVIII века, поскольку ценился значительно дешевле свободного ручно­го труда в Западной Европе — прежде всего, конечно, в Англии. Сохранение крепостного права в России, по крайней мере, на сто лет, по сравнению с Англией, задержало про­мышленное развитие страны. В первой половине XIX века в России успешно развивались и конкурировали только предприятия, базировавшиеся на наемном труде; но так как наемный труд в России из-за крепостной системы был очень ограничен, заработные ставки для наемных рабочих были очень высокими, — значительно выше, чем в Западной Европе; и конечно, выше, чем после освобождения кре­стьян, когда наемных рабочих стало много.

Именно из-за задержки с освобождением крестьян рабо­чая проблема в России достигает значительного накала только к концу XIX века. Если в Англии считается, что промышленный переворот начался в середине XVIII века с изобретением первых текстильных машин и переходом текстильной промышленности с ручного труда на машинный, то в России этот промышленный переворот начался более, чем на сто лет позже: к концу 70-х — началу 80-Х гг. XIX века. В это же время становятся более частыми стачки и прочие типичные промышленные конфликты, начало кото­рым было положено гораздо раньше - еще в XVIIIвеке[3], когда уральские рабочие приняли активное участие в пуга­чевском движении времен Екатерины II.

Многие историки раннего периода развития русской промышленности[4] приводят ряд примеров жестокого об­ращения с крепостными, государственными, удельными, посессионными крестьянами, работавшими на промыслах и в промышленности во времена правления Екатерины П, Павла I, Александра Iи даже Николая I. Наказуемой была даже попытка подачи заявлений с жалобами непосредственно центральному правительству или монарху — в очень кротком, смиренном тоне, выраженном в словах предан­ности и лояльности царскому правительству. Во времена дореформенной царской России вообще считалось, что рабочие, равно как и крепостные крестьяне, должны разре­шать свои конфликты со своими непосредственными на­чальниками, то есть хозяевами фабрик или с помещиками, которым они принадлежали. Какое-либо групповое дей­ствие, особенно если оно обходило непосредственное за­водское начальство или непосредственных владельцев, считалось восстанием, бунтом против власти, начальства, общественного порядка.

Такой подход был, к сожалению, господствующим на всем протяжении развития Российской империи. Он брал верх даже в тех случаях, когда вступал в противоречие с гораздо более либеральными законами послереформенного периода, особенно после 1905 года. Может быть, поэтому история дает нам много примеров решительной, упрямой, я бы даже сказал, героической борьбы рабочих за свои права, за улучшение быта и социальных условий. Например, Фряновская шелковая мануфактура Богородского уезда Мос­ковской губернии. В 1800 году рабочие этой мануфактуры предъявили жалобу непосредственно императору Павлу I и только после этого начали стачку. За это инициаторы стачки были, конечно, биты. Но рабочие не отступили и продолжа­ли свою борьбу в течение 30 лет, пока в 1830 году почти все их первоначальные требования не были выполнены. Среди прочих требований они добились права избрания цеховых старост. Немалого добились и Вознесенские текстильные рабочие Дмитровского уезда Московской губернии. Стачка была подавлена грубой военной силой, однако правитель­ство вынуждено было ввести первый закон, ограничиваю­щий применение детского труда в промышленности. Это было в 1845 году[5].

Эти примеры показывают настойчивость и долготерпение в достижении своей цели, присущие русскому рабочему классу. В некоторых случаях, когда представлялась возможность, русские рабочие показывали примеры удивитель­ного чувства коллективной ответственности. Так было на Краснопольской бумажной мануфактуре Санкт-Петербург­ской губернии, где новое распоряжение начальства 1777 года сократило размер оплаты труда натурой и этим вынуждало рабочих работать весь день в субботу, а также по воскре­сеньям и даже в общественные и государственные праздни­ки. Рабочие подали жалобу в департамент промышленности и объявили забастовку. Это ничего не дало. Однако благода­ря личному вмешательству императрицы Екатерины II этот конфликт удалось урегулировать в пользу рабочих. Завод­ское начальство должно было уплатить рабочим компенса­цию в размере 12 тысяч рублей и заключить с ними коллек­тивный договор. Возможно, это был первый коллективный договор между администрацией и рабочими в России. По нему рабочие получали ежемесячно 20% дохода от произве­денной ими бумаги плюс четыре сажени дров на каждого рабочего. Если завод прекращал работу из-за нехватки материалов, рабочие по этому договору должны были продолжать получать номинальную гарантированную плату. Кроме того, им предоставлялось право выбирать старост и помощников старост. Система просуществовала более 20 лет. За это время более 200 рабочих, избранных на посты старост (бригадиров, по современной терминологии) ус­пешно проводили в жизнь систему самоуправления, пока ее не отменил новый хозяин предприятия[6].

Эти примеры показывают, что к концу XVIIIвека рус­ский рабочий класс не был столь безнадежно отсталым, серым и безграмотным, как обычно считается. Однако развитие общественных и экономических организаций рабочих шло очень медленно, и главным тормозящим фактором была, конечно, система крепостничества. Она ограничивала спрос на промышленные товары почти исклю­чительно государственными закупками, поскольку дворян­ство и богатые купцы относились с пренебрежением к промышленным товарам отечественного производства. Представителей же менее обеспеченных городских классов, которые могли бы быть активными покупателями, было в то время очень мало, и потребление ими промышленных товаров было тоже минимальным. Жители же деревень, составлявшие в то время примерно 90% всего населения страны, были почти полностью на самообеспечении. В ре­зультате число промышленных предприятий и количество рабочих, занятых на этих предприятиях, до освобождения крестьян были относительно незначительными. И когда мы говорим о рабочих беспорядках, о том, как рабочие добива­лись своих прав, мы имеем в виду прежде всего вольнонаем­ных, которых в промышленности крепостного периода было меньшинство; крепостные же рабочие почти ничего не могли добиться — никаких рабочих прав. Надо также помнить, что крепостничество способствовало и все большему увеличе­нию культурной пропасти между образованным слоем и крепостными массами страны. Образованный слой все больше ассимилировал и перерабатывал на свой, русский, лад западноевропейскую культуру, западноевропейские понятия социальных реформ политического развития. Крестьяне же и рабочие, особенно крепостные, были в зна­чительной степени отрезаны от всей этой русской интеллек­туальной эволюции XVIII и XIX веков.

Это привело к тому, что появление и развитие полити­ческой интеллигенции в России не сопровождалось парал­лельным, хотя бы и несколько отстающим развитием проф­союзного, тред-юнионистского движения среди русских рабочих. До 1905 года профсоюзное движение в России было фактически вне закона, как, впрочем, и политические организации, политические партии. Забастовки до 1845 года тоже были вне закона, а позднее — противозаконны. Это, однако, не значит, что забастовок вообще не было, а партий и организаций не существовало.

Первые попытки создания подпольных рабочих движений были предприняты народниками. Однако эти организации были больше заняты политической агитацией, чем подлин­ными нуждами рабочих. Рабочие не очень горячо отклика­лись на призывы народников к политической антиправительственной деятельности. Если бы народники начали с при­зыва добиваться удовлетворения экономических и социаль­но-культурных нужд рабочих, вероятно, они откликнулись бы гораздо шире, и профсоюзное движение в России заро­дилось бы раньше. Однако этого не произошло,

Самой большой рабочей демонстрацией этого периода принято считать демонстрацию в Петербурге 6 декабря 1876 года (по ст. стилю)[7], в которой участвовало от 200 до 250 человек. Как выяснилось позднее, большинство участников были не рабочие, а народники-интеллигенты, переодетые в рабочих, или те же народники, поступившие на промышлен­ные предприятия под видом рабочих, чтобы проводить агитацию. Демонстрация была организована партией "Зем­ля и воля" и в ней, как известно, принял участие Плеханов[8].

Принимая активное участие в экономических забастов­ках, рабочие относились с подозрением, а нередко даже отрицательно к антицарским призывам. По словам писавше­го на рабочие темы С. Петрова, рабочие, как и крестьяне, в то время продолжали относиться к царю с глубокой лояль­ностью[9].

Отмена крепостного права и бурный рост строительства железных дорог в России способствовали быстрому разви­тию русской промышленности. Характерно, однако, что великие реформы Александра II почти полностью игнориро­вали еще небольшой промышленный пролетариат. Согласно данным департамента торговли и мануфактур, на всю Рос­сию в 1860 году было всего лишь 565 тысяч 142 промыш­ленных рабочих[10]. Однако отсрочка решения рабочего во­проса реформами 1860-70-х гг. (при набиравшей силу пропаганде революционной интеллигенции, о которой мы только что говорили), конечно, способствовала брожению грели пролетариата.

Согласно советским авторам, первой подлинной пролетарской организацией в России был Южно-Русский Союз рабочих в Одессе. Известный историк Б. Итенберг даже озаглавил свою работу, являющуюся хоть и политически односторонним, но серьезным анализом этой организации, "Южно-русский союз рабочих — первая пролетарская орга­низация в России"[11]- Однако он же и показал, что эта проле­тарская организация руководилась радикальной интеллиген­цией Одесского университета во главе с Евгением Заслав­ским[12]. Единственной видной фигурой из рабочих был Обнорский, но к тому времени он уже стал ветераном подпольной политической деятельности и еще до приезда в Одессу ряд лет провел за границей, где находился в тесном контакте с германскими рабочими. Но даже в этой органи­зации был налицо конфликт между профессиональными революционерами, с их чисто политическими целями свер­жения царской власти, и теми немногими промышленными рабочими, которые, состоя в этой организации, стремились к осуществлению экономических преобразований. В результа­те часть рабочих, членов этой организации, отказалась при­нять революционные статьи устава Союза[13]. Любопытно отметить, что в этой организации в момент ее наибольшего расцвета (1874-1875) было всего лишь от 40 до 50 чле­нов.

Иначе дело обстояло в другой рабочей организации - "Северном союзе русских рабочих" в Петербурге. Там впервые в истории рабочего движения в России организато­рами были сами рабочие: столяр Халтурин и тот же Обнор­ский, который тремя годами раньше был одним из органи­заторов одесской группы рабочих. Хотя Халтурин и Обнор­ский и были политическими воспитанниками народников (это дало право советскому историку С. Петрову утверж­дать, что Северный союз был продолжением Южного[14]), и Обнорский, находясь за границей, был тесно связан с ткачевской группой и журналом "Набат", их действия и требо­вания отличались от политических устремлений народни­ков[15]. Их требования сводились к следующему:

  • а)  свобода печати, слова и собраний;
  • б)отмена тайной полиции;
  • в)отмена классовых преимуществ;
  • г)  обязательное всеобщее образование на всех социальных уровнях;
  • е)предоставление прав сельским общинам устанавливать размер налогообложения, размер частных, личных участков и предоставление права полного самоуправления;
  • ж)  отмена паспортной системы и свобода внутреннего передвижения;
  • з) отмена косвенных налогов и замена их прямым пропорциональным подоходным налогом;
  • и) ограничение рабочих часов и отмена детского труда; к) введение производственных кооперативов, займовых фондов и прочее.

Тут же декларировалось, что цель Союза — обновление мира, оздоровление семьи, установление собственности в соответствии с естественными законами и возрождение великого учения Христа о братстве и равенстве людей. Характерно, что народники критиковали петербургский Союз за чрезмерный упор на политические свободы. На что рабочие отвечали: «Только политическая свобода может гарантировать нас и нашу организацию от злоупотребления властью»[16].

Другое различие между этими двумя союзами заключа­лось также и в подходе к членству. Если Южно-русский Союз говорил, что членство в Союзе открытодля всех трудящихся, имеющих какое-либо отношение к рабочему классу, то петербургский Северный Союз определял, что исключительное право принадлежности к Союзу имеют промышленные рабочие[17].

Все это, в отличие от принятой советскими авторами точки зрения, дает нам право утверждать, что первой под­линно рабочей организацией типа европейского континентального политизированного профсоюза был Союз петер­бургский, а не одесский.

Действия и взгляды Халтурина были все же очень проти­воречивыми. Он был против восстаний и критиковал народ­ническую интеллигенцию за то, что она не способствовала развитию подлинно рабочих самоуправляющихся организа­ций; был также против терроризма и надеялся превратитьсвой Союз в первую объединенную гармоническую всерос­сийскую рабочую организацию[18]. В то же время, противоре­ча только что сказанному, в качестве одной из окончатель­ных целей программы Союза Халтурин полагал ликвидацию существующего политического и экономического поряд­ка[19]. При этом, однако, организаторы Союза стремились посвятить себя и свой Союз мирной пропаганде среди рабо­чих масс и участию в открытой экономической борьбе за права рабочих в такой форме, как, например, стачка[20].

Эти противоречия, равно как и политические декларации, были, вероятно, одной из основных причин, почему идея Северного союза не получила в России широкого распростра­нения. Халтурин был неудовлетворен своей работой среди рабочих; при этом он часто ссылался на политические преграды, которые встречал, пытаясь установить контакт с рабочими[21]. Хотя Союзу и удалось провести несколько стачек[22], он не смог привлечь значительное число рабочих, В результате разочарованный в своей тред-юнионистской рабо­те Халтурин вошел к осени 1879 года в тесный контакт с организацией "Народная воля" и в дальнейшем полностью посвятил себя подготовке минирования Зимнего дворца[23]. Иными словами, Халтурин превратился в террориста.

Северный союз как таковой прекратил свое существова­ние в 1880 году после ареста Обнорского и его товарищей.

Помимо попыток создания рабочих организаций тред-юнионистского типа с политическим уклоном, существовал и ряд ассоциаций трудящихся (кустарей, приказчиков, рабо­чих). Особенно популярны они были среди еврейского, прибалтийского и польского населения. Известный историк русского рабочего движения, социал-демократ профессор Святловский писал, что такого рода ассоциации, в основ­ном общества взаимопомощи разного типа, появились в Польше и прибалтийских провинциях (нынешние прибал­тийские республики) еще в XVI веке, а к началу XX столе­тия число их возросло до ста. Эти общества оказывали своим членам финансовую помощь в случае заболевания, безработицы и иных невзгод.

Наряду с этими организациями, существовали и разного рода похоронные общества. В 1898 году в России их насчи­тывалось 113. У еврейских ремесленников Северо-Западного края подобные организации существовали с XVIII века и носили имя хевр. Первоначально, когда хевры еще носили религиозный характер, это были смешанные организации рабочих и работодателей. С развитием же классового анта­гонизма рабочие начали покидать хевры и создавать свои собственные организации — в основном из наемных рабочих. В конце концов, в 1890 годах начали появляться чисто про­летарские хевры, напоминая своим составом, целями и зада­чами профсоюзное движение Западной Европы. Появление первых стачечных фондов среди еврейских рабочих в 80-х годах Святловский относит к началу распространения социал-демократической пропаганды среди еврейского про­летариата. Численность этих пролетарских хевр была незна­чительной. Например, в 1895 году в Вильно было 27 таких профессиональных организаций с общим членством 850 человек. Согласно сообщению Бунда (еврейской социал-де­мократической партии) международному социалистическо­му конгрессу в Париже, в 1900 году 20% всех еврейских рабочих Белостока, 24% - Вильно, 40% — Гомеля и от 25 до 40% — Минска были членами различных профессиональных рабочих организаций, которые за период с 1897 по 1900 год провели 262 стачки. При этом в 91% случаев рабочие доби­лись той или иной формы успеха, то есть достигли хотя бы части своих целей[24].

Некоторые из переродившихся или видоизменившихся хевр и стачечных фондов превратились в подлинные под­польные профсоюзы. Так, в городе Вильно уже в 1888 году существовал профсоюз сапожников в несколько сотен членов. А в 1894 году в Вильно был создан союз щеточни­ков, который вскоре распространился и на другие города Северо-Западного края, то есть Белоруссию и Литву[25].

Нужно отметить, что в целом во внутренних областях России значение различных обществ взаимопомощи и фон­дов взаимострахования было не таким большим, как на периферии. Однако недооценивать их роль тоже нельзя. Первым таким фондом или обществом был так называемый Германский или Немецкий фонд, созданный в Петербурге в1838 году немецкими ремесленниками, жившими в Санкт-Петербурге. В 1851 году появилась другая русская организа­ция: "Фонд типографских рабочих Академии наук". Этот фонд заботился о больных и инвалидах из своей среды. По словам Якуба[26], он был чем-то средним между страховой организацией и пенсионным фондом. Тремя годами позже такая же организация была создана петербургскими типо­графскими рабочими. Аналогичные общества взаимопомо­щи и пенсионные фонды начали появляться в России в 1850-х годах и среди железнодорожных рабочих. По импе­раторскому указу от 30 мая 1888 года, эти организации на всех государственных и частных железных дорогах стали даже обязательными. Это дает право говорит о том, что государство содействовало развитию среди рабочих такого рода фондов[27].

Особой популярностью фонды взаимопомощи пользова­лись среди приказчиков. Первый такой фонд был органи­зован в Риге в 1859 году, и, вероятно, не без влияния немцев. Следующий - в 1863 году в Москве. А к 1898 году на территории Европейской России, не считая Польши, Прибал­тики и Финляндии, было уже 74 общества взаимопомощи приказчиков с общим количеством членов более 20 тысяч  человек[28].

Несколько иное направление имели товарищества, союзы и фонды шахтеров. Первые организации такого рода появи­лись в Польше после указа Александра I от 27 февраля 1817 года, Закон 8 марта 1861 года сделал такие фонды обяза­тельными и для рудокопных предприятий Урала. Различие между такого рода объединениями и фондами взаимопомо­щи, о которых мы говорили выше (исключение составляли железные дороги, где по закону фонды имели общегосу­дарственное национальное значение), заключалось в обяза­тельном характере объединений и в том факте, что закон давал последним право регулировать промышленные конфликты рабочих с работодателями, которые сопротивлялись этой функции союза. Например, Туган-Барановский в своей известной книге "Русская фабрика в прошлом и настоя­щем" приводит ряд примеров, когда конфликты из-за сопротивления работодателей должны были быть урегули­рованы высшими административными органами.

Социал-демократ Святловский не признает эти фонды и товарищества в качестве непосредственных предшественни­ков профсоюзного движения в России. Он опирается на тот довод, что развившиеся после 1905 года официальные открытые профсоюзы имели самое широкое распростране­ние в Донбассе, где таких ассоциаций, фондов и товариществ не было, и в то же время на Урале, где они были, профсоюз­ное движение разваливалось медленнее. Нам же, наоборот, представляется, что этот аргумент является как раз иллю­страцией успеха первоначальных товариществ или обществ, поскольку именно благодаря этому уральские шахтеры и рабочие не видели никакого смысла в отмене или замене их товариществ новыми профсоюзами, находившимися под командой радикальных революционеров, в основном мень­шевиков.

Приведенные факты свидетельствуют о том, что при более разумном отношении царских властей профсоюзное движение могло бы развиться более мирным, естественным путем, и не выродилось бы в "придаток" революционного движения, каковым оно стало в особенности после 1905 года, когда во главе его оказались профессиональные революционеры, а не рабочие.

Как бы там ни было, к 1905 году в уральских обществах взаимопомощи шахтеров было 16 тысяч членов, а общий капитал их составлял 1 миллион 902 тысячи 585 рублей. Три тысячи пенсионеров получали из этих фондов пенсии. Сред­ний размер пенсии равнялся примерно 30 рублям в год на человека[29]. Сегодня эта сумма нам может показаться смехотворной. Но если вспомнить, что цены на продукты и товары на Урале были очень низкие и что большинство уральских рабочих имели приусадебные участки, то эти 30 рублей в год не покажутся такой уж малой суммой. Общий доход такого уральского пенсионера был не ниже, а может быть, и выше покупательной способности современной советской пенсии промышленного рабочего.

По свидетельству другого историка рабочего движения социал-демократа Д. Кольцова, с конца 1880-х годов обще­ства взаимопомощи начали развиваться на заводах и фабри­ках повсеместно, а не только среди ремесленных рабочих, железнодорожников, шахтеров и приказчиков. Самым большим из таких чисто фабрично-заводских касс взаимо­помощи было созданное в 1898 году Харьковское общество взаимопомощи. Оно охватывало лиц, занятых в ремеслен­ном производстве и механической промышленности. Устав общества был весьма широким и защищал своих членов даже от полицейского вмешательства — разумеется, в рам­ках существовавших имперских законов. Руководила об­ществом группа преданных делу рабочих. Общество избе­гало чисто политических целей и пользовалось значительным влиянием среди рабочих всех профессий города Харько­ва.

По примеру этого общества организации подобного типа начали создавать портные, рабочие табачной промышлен­ности, строительные рабочие и другие. Харьковское же общество из общества взаимопомощи постепенно и мирно развилось в профессиональный союз.

Свидетельства Кольцова опровергают вышеприведенное утверждение Святловского и других социал-демократов, будто общества взаимопомощи ничего общего не имели с профсоюзным движением[30].

Вышеуказанные материалы свидетельствуют о том, что профсоюзное движение зародилось именно из них, а не из петербургского и одесского союзов 1870-х годов, которые, как мы уже говорили, полностью подпали под политическое влияние народников и очень быстро распались, не получив никакого распространения среди рабочего класса.

К сожалению, нам не удалось получить более подробные данные об этом харьковском обществе за исключением слов профессора Озерова, которые и цитирует Кольцов в своей работе на страницах 215 и 216: когда в 1901 г. к профессору Озерову обратились московские рабочие с просьбой выра­ботать для них устав первой зубатовской организации, он взял в качестве модели для этого устава устав харьковского общества.

Что касается легального положения русского рабочего класса, то и здесь мы можем найти для себя много неожи­данного. Теоретически дореволюционная Россия обладала множеством законов, защищавших рабочих и промышлен­ный труд вообще. Уолкин, автор книги "Рост демократии в дореволюционной России", в ранней своей статье "Отноше­ние царского правительства к рабочим проблемам"[31]пишет, что по характеру своего рабочего законодательства Россия, вероятно, уступала только Пруссии, однако доволь­но близко следовала за моделью Бисмарка. И в этом заяв­лении нет ни капли преувеличения. Рабочее законодатель­ство начало вводиться в России еще при Екатерине II, за­долго довведения его в большинстве других европейских государств. Первый закон, ограничивающий рабочий день десятью часами для мастеровых, их помощников и учени­ков, был введен Екатериной IIв 1785 году[32]. И одним из главных пунктов стачечной борьбы конца XIXи начала XXвека, особенно в Северо-Западном крае, была борьба за введение на практике этого екатерининского закона столет­ней давности[33].

К началу XX века действительный рабочий день в про­мышленности был ограничен максимум 11,5 часами в сутки. Это было, конечно, хуже, чем в екатерининском законе, который вообще вряд ли когда-либо применялся. Но во многих европейских странах, не говоря уже о Соединенных Штатах Америки, ограничения рабочего дня в те годы вооб­ще еще не существовало. Следует заметить, что русские рабочие обладали гораздо большим числом оплаченных офи­циальных государственных праздников в год, чем любая западная страна. Если считать и воскресенья, то у среднего рабочего в дореволюционной России было почти 100 выходных дней в году. То есть на практике русская рабочая неделя была чуть больше, чем нынешняя пятидневная. По законам того времени, каждое предприятие должно было обеспечивать своих рабочих бесплатной медицинской помо­щью, в том числе бесплатной госпитализацией и бесплат­ными лекарствами. Существовало также обязательное минимальное страхование на случай болезни, аварии на производстве, инвалидности и смерти. В случае смерти на работе помощь получала вся семья погибшего. В шахтер­ских и рудокопных предприятиях Урала и Польши (в осо­бенности), а также в других местах на государственных заводах и железных дорогах ставки и размеры страховых взносов и выплат были четко определены и состояли частич­но из обязательных вычетов из заработной платы каждого рабочего, а также из обязательных взносов работодателя на каждого рабочего. На частных предприятиях такого рода обеспечение накапливалось почти исключительно из сумм, полученных от штрафов, налагаемых на рабочих за наруше­ние трудовой дисциплины или поломку инвентаря. Так продолжалось до 1912 года, когда, наконец, была введена обязательная страховая система, охватившая всех промыш­ленных рабочих, включая рабочих частных предприятий.

Между 1886 я 1893 годами был введен ряд новых зако­нов, определявших условия найма и расчета трудящихся. Эти законы также запрещали оплату натурой и требовали регулярности и точности в денежной оплате трудящихся. В 1876 году был введен первый закон, запрещавший труд малолетних на заводах, производящих порох для ружей и пушек. В 80-х и 90-х годах последовала целая серия законов, запрещавших промышленный труд детей моложе 12 лет, а для подростков от 12 до 15 лет рабочий день был ограничен 8-ю часами. Был запрещен также ночной труд для подро­стков до 17 лет и женщин, а также (для них же) - труд в шахтах. Работодатели были обязаны предоставлять всем, не имеющим минимального образования рабочим моложе 17 лет, возможность посещать школу — не менее 18 часов в неделю[34].

Это — всего лишь несколько примеров относительно передового русского промышленного законодательства той эпохи. Даже большевистский историк-революционер По­кровский признал, что одной из главных жалоб буржуазии на царское правительство было чрезмерно развитое промышленно-трудовое законодательство, которое хорошо защищало рабочих. И тот же Покровский считал, что одной из причин активного участия русской буржуазии в револю­ции 1905 года была обида на царя, который, по их мнению, чересчур защищал интересы рабочих. Конечно, Покровский, как типичный марксист, упростил всю проблему взаимоот­ношений буржуазии и самодержавия, сводя все к чисто эко­номическому вопросу, но факт остается фактом — в госу­дарственных архивах действительно можно найти много жалоб работодателей и предпринимателей на то, что они большую долю своих доходов должны были тратить на обеспечение рабочих и их семей, на медицинское обслужива­ние, жилье для рабочих и т. д. Большинство этих статей рас­хода не обременяло тогда их коллег в Западной Европе[35].

Возникает вопрос: почему же, несмотря на высокоразви­тое рабочее законодательство, становление рабочего класса и развитие индустриализации в России, в конце концов, пошло по другому пути, чем на Западе, то есть по пути революции и распада? Вероятно, один из ответов на этот вопрос можно найти в национальном характере русских, в склонности их к крайностям и радикализму. Однако это никак не объясняет всю проблему. Ответ, по-видимому, следует также искать и в становлении марксизма на русской почве. Когда в запад­ных странах начинался промышленный переворот, марксиз­ма еще не было, и это было большим преимуществом. Дело в том, что марксизм тем и привлекателен, что обладает "кристально-чистыми", ясными псевдонаучными ответами на вопросы и проблемы, поставленные первым промышлен­ным переворотом. Марксизм был лишь в зачаточном состоя­нии, когда завершился основной этап промышленного переворота во Франции, Германии и Бельгии. Не нужно забывать, что промышленный переворот, как и всякий переворот вообще, вызывает в стране большую неустойчи­вость. Очень важно, чтобы в это время не было никаких популярных, радикально организуемых идей и сил. В Запад­ной Европе, в основном, промышленный переворот опере­дил распространение марксистских революционных идей. В России промышленный переворот начался в конце XIX века, одновременно с распространением марксизма, в эпоху, когда уже давно распространились социалистические и позитивистские теории среди интеллигенции. К тому же, не надо забывать и о том, каковы были сравнительные условия развития. В ранний период индустриализации в Англии, Франции и Германии эксплуатация труда и незащищенность рабочих были выше, чем в России. Однако во второй поло­вине 19-го века условия труда и его оплата там начали резко улучшаться. В 1900 году немецкий рабочий был не только лучше защищен государством, чем его русский собрат, но и получал в два раза более высокую заработную плату. Анг­лийский же рабочий получал в три раза больше, чем русский, но его труд защищен был меньше.

Все это русские рабочие знали, ибо не были изолированы: во-первых, все опубликовывалось в газетах и журналах, во-вторых, около полумиллиона русских рабочих находи­лось на заработках в Германии, Америке и т. д. Они возвра­щались домой с деньгами и рассказывали, насколько больше можно заработать за границей. Революционная же интелли­генция меньше всего была заинтересована в разъяснении русским рабочим того факта, что период развития в России в 1900 году не соответствует периоду развития Германии и Англии в 1900 году, а отстает в среднем на полвека. И русский труд невозможно оплачивать более высокими ставками, ибо производительность русских рабочих — вчерашних крестьян — очень низкая. Наоборот, интеллиген­ция настраивала рабочих на революцию, разжигала в них неудовлетворенность, способствовала накоплению обиды, вражды.

Наконец, нужно отметить и слабость юридического поло­жения русских рабочих. По традиции до 1905 года и рабочие, и работодатели подчинялись одному и тому же министерству — сначала Министерству финансов, а после 1905 года — вновь созданному Министерству торговли и промышлен­ности. Естественно, что министерство, целью которого были предельная индустриализация и привлечение капиталовло­жений в русскую промышленность, предпочитало интересы работодателей интересам рабочих. В результате, возник своеобразный, чисто русский феномен: конфликт между двумя министерствами — финансов и внутренних дел. Министерство финансов, пытаясь привлекать капиталы и пускать их в оборот, защищало интересы промышленников; целью же Министерства внутренних дел были мир и порядок в стране, а не рабочие волнения в связи с недоплатами и вообще эксплуатацией. Об этом "взаимонепонимании" двух министерств говорят многие отчеты и воспоминания. Особенно много интересного содержится в воспоминаниях фабричных инспекторов» к примеру, Янжула, Микулина и других[36]. Они, в частности, пишут о бесконечном множестве объяснений, тайных инструкций и временных правил, с той и с другой стороны, которые обычно следовали за новыми трудовыми законами и сводили их действие на продолжительное время почти равное к нулю[37].

Первый трудовой закон в России, как мы уже говорили,. появился еще в XVIII веке, но он не сопровождался ника­кими пунктами, определяющими наказание за его невыпол­нение, В результате, большинство законов оставалось мерт­вой буквой до тех пор, пока в конце XIX века не появились законы, налагавшие штрафы и наказания на работодателя за невыполнение законов. Но даже в этом случае (и на это указывал в своей записке к Государю министр финансов Витте) наказание за невыполнение одних и тех же законов часто зависело от того, шла ли речь о рабочем или предпри­нимателе. Для рабочих, как правило, наказание применялось более строгое. Воспоминания бывших фабричных инспекто­ров дают ряд примеров того, как им было трудно наказы­вать работодателей. Дело осложнялось тем, что инспекторы были под двойным подчинением: Министерства финансов и Министерства внутренних дел, особенно после 1903 года. Местные губернаторы, в подчинении которых находи­лись инспекторы, часто были под влиянием и давлением местных промышленников и мешали честному выполнению обязанностей. Это двойное подчинение ослабляло на прак­тике престиж фабричной инспекции, способствовало сниже­нию ее авторитета в глазах промышленных рабочих[38].

Важным изъяном в юридическом положении рабочего класса было и то обстоятельство, что он формально не был признан классом или сословием. Как известно, в дореволю­ционной России население было разделено на самоуправ­ляющиеся сословия. Немногочисленный промышленный пролетариат, будучи совершенно новым социальным явлением, таким сословным званием не обладал. Ни правительство, ни общество в целом не торопились менять положение. Славя­нофилы и народники, в частности, утверждали, что Россия может обойтись и без промышленного переворота на западный образец, место которого, по их мнению, вполне могла бы занять мелкая кустарная промышленность крестьян.

Все сказанное и составляет те особые русские условия, о которых обязательно нужно помнить, когда мы говорим о рабочем движении в России. Это не значит, что в России было бы невозможно мирное развитие по британскому или германскому образцу. Речь идет о ряде несчастных совпаде­ний и случайностей, связанных с тем, что Россия была позд­ним пришельцем на капиталистическом пути развития. Именно во многом из-за этого зубатовщина не смогла развиться в подлинное профсоюзное движение.

Профсоюзное движение как таковое начало развиваться в России только после революции 1905 года, когда были введены законы 1906 года, легализующие профсоюзы. Но это профсоюзное движение уже с самого начала было отчуж­денным от власти, ибо инициаторами и возглавителями его,с одной стороны, были революционеры, а с другой - актив­ные рабочие, бывшие зубатовцы, разочаровавшиеся в воз­можности развития профсоюзного движения в гармонии с правительством.

(Глава 1)



[1]
В этой работе термины "рабочий класс", "рабочие" будут применяться только по отношению к промышленным или фабричным рабочим, а также работникам кустарных предприятий.

[2] П. И. Лященко. "История народного хозяйства СССР". М., 1956, т. 1, сс. 260-261.

[3] В. А. Ельницкий. "История рабочего движения в России". М., 1925.

[4] М. И. Туган-Барановский. "Русская фабрика в прошлом и настоящем". См. также уже упомянутые книги Елышцкого, Лященко и другие источники.

[5] Ельницкий. Цит. соч., сс. 18-19.

[6] Там же, сс. 16-17.

[7] Все даты приводятся по старому стилю.

[8] И. Волковичер. Первая рабочая демонстрация. "Пролетарская революция" № 59,1926.

[9] С. Петров. "Начало рабочего движения и распространение марксизма в России". М., 1958, с. 20.

[10] Ельницкий. Цит. соч., с. 26.

[11]  Б. Итенберг. "Южно-русский союз рабочих - первая проле­тарская организация в России". М., 1954.

[12] Итенберг. Там же, с. 36.

[13] Итенберг. Там же, с. 44.

[14] Итенберг. Там же, с. 45.

[15] Ельницкий. Цит. соч., ее. 64-68;   а также: журнал "Земля и воля" № 4, 1879; и Мартов "Пролетарская борьба в России". Спб., 1906, сс. 46-47.

[16] Итенберг. Цит. соч., с. 45. Это еще раз свидетельствует о том, что народовольцы совершенно не были защитниками каких-либо политических свобод. Они просто желали заменить деспотию само­державной монархии диктатурой своей политической партии. И в данном  случае характерно, что сторонниками более сознательно­го отношения к политическим свободам, к политической демократии являются рабочие, а не радикальные интеллигенты, из которых, в конце концов, вышли большевики. Ленин глубоко преклонялся пе­ред Чернышевским и народовольцами и, так сказать, был взращен на дрожжах народовольцев (по крайней мере, в такой же степени, как и на дрожжах марксизма). Именно эта радикальная интеллигенция и привела к той жуткой диктатуре, которая теперь царит в стране, а рабочие даже в XIX веке сознательно понимали ценность именно по­литических свобод.

[17] Итенберг. Цит. соч., с. 41.

[18] Елыщцкий. Цит. соч., сс. 74-75; Мартов. Цит. соч., сс. 4-6.

[19] Мартов. Там же, с. 44.

[20] Мартов. Там же, с. 47.

[21] "Былое", № 3. Лондон, февр. 1903, се. 199-200 (аноним).

[22] Петров. Цит. соч., с. 28.

[23] "Былое", № 3, Лондон, сс. 199-200.

[24] А. Лев. "На заре нашего движения". Мемуары старого членаеврейского союза кожевников. "Материалы по истории профессионального движения в России", т. 1. М., 1925, ее. 153-156; Р. Якуб. "К вопросу об истоках профессионального движения в России", там же, т. 2, сс. 70-74.

[25] Лев. Цит. соч., ее. 153-156; Р. Якуб. Цит. соч., сс. 70-74.

[26] Якуб. Цит. соч. (см. сноску 24), сс. 64-66.

[27] В. В. Святловский. "Профессиональное движение в России". СПб., 1907, сс. 42-47.

[28] Святловский. Цит. соч., сс. 28-30.

[29] Святловский. Цит. соч., сс. 33-41.

[30] Д. Кольцов. "Рабочие в 1890-1904 гг.". В кн. "Общественное движение в России в начале 20 века", т. 1. Под ред. Л. Мартова, П. Маслова А. Потресова. СПб., 1909, сс. 191-192.

[31]Тhе   Attitude of the Tsarist Government towards the Labor Problems. “The American Slavic and East European review”. Vol. 13, № 2, 1954, р. 164.

[32] Свод законов Российскойимперии, т. 2, ч. 2 "Устав о про­мышленности   фабрично-заводской  и ремесленной"   §   392.  СПб., 1913.

[33] Этот вопрос тщательно изучен историками рабочего движе­ния  Святловским,  Бухбиндером,  Айнзафтом,  фрумкиным,  Нев­ским и многими другими. См. также по-англ. статью американского историка ТheodoreH. VonLaue: FactoryInspection. ”Am. Sl. And E.E.R.”, №3, 1960.

[34] Свод законов Российской Империи, т. II , ч. 2 "Устав о повышенном труде», сс. 16, 155. Статьи 42-771.

[35]J.Walkin. The Rise of Democraty in Pre-Revolutionary Russia. London, 1963, рр. 165-166.

[36] И. И. Янжул. "Из воспоминаний и переписки фабричного инс­пектора первого призыва". СПб., 1907, сс. 2-14 и И.К. Микулин "Фабричная инспекция в России 1882-1906". М., 1906, сс. 106-111.

[37] Свод законов Российской Империи. "Устав о промышлен­ном труде", ст. 74 и 75, за которыми следует целый ряд временных правил и дополнительных инструкций.

[38] Янжул. Цит. соч., а также Микулин, С. Гвоздев "Записки фабричного инспектора". М., 1911. См. также "Свод законов Россий­ской Империи". "Устав о промышленном труде", ст. 30, прим. 1-5.

История профсоюзов, 2016 г.